Музыкальное сопровождение в тему:

Ледяные сердца

Глава 16: Воспоминания прошлого

Шел снег.

Ранма поежился, изможденно оглянулся, чувствуя странную слабость.

Снег покрывал землю насколько хватало взгляда; легкие хлопья лениво падали с темного ночного неба. Крошечные, мерцающие кристаллики пронзали кожу на лице и руках уколами колкого холода.

Черт... Я еле двинуться могу... Что со мной такое..?

Волна изнеможения захлестнула его, ноги того и гляди готовы были подогнуться. Споткнувшись, он сделал шаг вперед, оставляя позади себя глубокий тянущийся след на снегу, доходящий ему почти до колен, но удержался на ногах.

Как же холодно...

— Где я? — спросил он в пустоту, его голос незаметно затерялся в огромной снежной пустоши. Только ветер ответил тихим завыванием...

Ранма...

Он обернулся на беззвучный звук своего имени и увидел Снежную Женщину, высокую и белую, с жестокой улыбкой на обескровленном лице. А прямо перед ней была Акане, одетая в свою школьную униформу и безучастно смотревшая на него.

— Акане! — он попытался двинуться, но его ноги были такими тяжелыми, что он не смог поднять их... и он так замерз...

— Брови Акане нахмурились в замешательстве. — Я тебя знаю?

— Акане! — Его голос был наполнен отчаянием. Он протянул к ней дрожащую руку. — Это же я... пожалуйста, ты должна вспомнить. Это все Ками-мир, это он заставил тебя забыть! — Он перевел взгляд на Снежную Женщину. — Ты не должна быть с ней, Акане, она демон! Пожалуйста, вернись ко мне...

Акане отпрянула от него и вцепилась в морозно-синее платье Снежной Женщины.

— Вас связывала не твоя... любовь... как ты полагал, — тихо произнесла Снежная Женщина с улыбкой. Она протянула руку и коснулась его лба своим тонким белым пальцем, и он понял, что не может двинуться и помешать ей...

Холодный влажный озноб прокатился по поверхности его кожи. И он почувствовал, что меняется. Он опустил взгляд и в ужасе увидел свое женское тело. — Что за...?!

Он резко поднял голову, и увидел, как карие глаза Акане распахнулись при виде трансформации его тела и спустя мгновение она, брезгливо сморщив нос, произнесла: — А... извращенец.

У Ранмы упало сердце. — Нет... Акане, — с мольбой произнес он, и его ушей достигло его женское меццо-сопрано. — Я не...

— Придурок. Бесчувственный извращенец, — сказала она.

Ранму затрясло.

Снежная Женщина захохотала. — Сбавь обороты, — нежно и страстно произнесла она. — Мы же не хотим, чтобы его страдания закончились слишком быстро.

Тихий, мурлыкающий смешок эхом пронесся в его голове, Ранма подпрыгнул, горло пересохло, он выпучил глаза.

Нет, ох, нет, пожалуйста, только не снова, все что угодно, но только не...

Ранма вжался в угол своей комнаты, рядом со шкафом. Колючие снежинки оказались кусочками стекла — это лопнула электрическая лампочка и погрузила комнату во тьму...

Огромные демонические кошачьи глаза матово-желтого цвета вспыхивали в темноте, в то время как демон подкрадывался ближе. — **А, ты меня помнишь. Я польщен. А ты мой любимчик, ты знаешь...**

Ранма застонал. Что-то внутри него, что-то, что было там с его десяти лет, пробудилось и принялось выползать из темнейших глубин его души. Ранма почувствовал, как падает, падает в себя все глубже, в то время как это животное существо поднималось на поверхность. Он падал...

...и вот он стоит на четвереньках, не способный выпрямиться и встать на ноги...

...Ох, пожалуйста, помогите, кто-нибудь...

...и бежит, бежит на всех четырех, подгоняемый животным страхом, неспособный остановиться...

...открыл рот, чтобы закричать, позвать на помощь, но все, что у него получилось —вой ужаса...

Ранма почувствовал, что на глаза навернулись теплые слезы, и тут же, как только дотронулись до его кожи, стали холодными. Они текли по его девичьему лицу, пока он продолжал бежать...

Пожалуйста... кто-нибудь... спасите..!

— Все хорошо, Ранма.

Он развернулся, прикрыв лапами свою наполовину съеденную рыбу, и увидел странного птице-человека с черными глазами, сверкающими над невыразительным клювом. — Ты меня знаешь, так что успокойся. Ты знаешь, что я друг. Я тебе помогал уже и я здесь, чтобы помочь тебе еще раз.

Ранма, стоя на четвереньках, наблюдал за тенгу сквозь свою рыжую челку, ощущая пустое выражение на своем женском лице. Да, пожалуйста... пожалуйста, помоги мне, мне совсем это не нравится, я не способен...

Но как только тенгу сделал к нему шаг, пять зияющих, кровоточащих ран разверзлись на его оперенной груди. Тенгу, словно удивленный, оглядел себя, а затем безжизненно упал на лесную траву...

Ранма чуял кровь, чувствовал невыносимый голод, который скрутил его, обжег его разум. Он беззвучно закричал...

Демон захохотал.

— Ранма..? — Рега посмотрел на него, ужас и недоверие отразились на его лице.

— ...Рега... — Ранма обернулся, его нос задергался, учуяв запах еды из рюкзака потерянного парня. ...пожалуйста, помоги мне, я не соображаю, я...

— Иди сюда, Ранма, — Рега опустился на колени и поманил его. — Иди сюда, кис-кис...

И Ранма почувствовал, что отвечает на это малопонятное щебетание, словно кошка. Он жадно выхватил кусок мяса из Региной руки. А сдавленная, почти несуществующая искра его человеческого сознания понимала и чувствовала все. И жаждала смерти...

Колон, эта сморщенная старая ведьма, сидела на соседской крыше и тихонько хихикала в тени, всматриваясь в него прищуренными глазами...

...кис-кис-кис...

— **Бедняжка Ранма.** — Голос Кота-Демона в его голове излучал снисходительную насмешку. — **Ты же хороший котик? Конечно же хороший...**

Акане..! Ранма открыл рот, чтобы позвать ее, но смог только мяукнуть, слова не получались, он не мог вспомнить... Только мяуканье и все... О, пожалуйста, Акане, возвращайся, ты нужна мне... Я потерял себя, я не могу думать...

Шепот, царапающий глубины его сознания. Становящийся все громче. — *Ты никогда не увидишь ее снова, ты обречен на неудачу, ты уже потерпел ее, сдавайся, ты никогда не увидишь ее снова ты обречен на неудачу ты уже потерпел ее сдавайся­тыникогданеувидишь­еесноватыобречен­нанеудачу...*

* * *

Ранма резко вдохнул, его глаза распахнулись, сердце глухо стучало в груди, а колдовские голоса громким эхом звучали в его голове...

Потолок. Он смотрел на потолок своей комнаты.

Сон...

— Проклятье... Ранма крепко зажмурился и медленно, болезненным усилием выдавил колдовские голоса на задний план своего разума. Рот пересох, тело трясло, он весь был покрыт холодным потом... нет, не просто холодным... Ледяным...

Слегка повернув голову, он открыл глаза и моргнул, пытаясь сфокусироваться на окружавшей его реальности, отбросить в сторону кошмары... За окном тусклый свет раннего утра скользил по длинным теням. Он видел доски и фанеру, которыми забили дыру в стене, которую он же и пробил, когда пытался убить Снежную Женщину прошлой ночью...

Нет, не прошлой ночью. Несколько дней назад. Давным-давно. Я вспомнил...

— Ранчан?

Ранма слегка испугался, он только-только осознал, что он не один в комнате. Уке склонилась над ним, на ее уставшем лице отражалась смесь облегчения, беспокойства и... страха. — Ты... в порядке?

Ранма застонал и осторожно сел, с беспокойством отметив, что он был не совсем «он» в данный момент.

Ну, я в принципе знал это, — уныло подумал он.

Он потер лицо своими тонкими, перебинтованными руками, стирая ледяной пот, покрывавший его кожу. Уке молча наблюдала за ним.

— Что... что произошло? — наконец спросил он. Последнее, что он помнил, это как он пришел в сознание... и Уке смела его своими объятиями... огромное желание встать... пройтись на двух ногах, словно... как человек... немедленно выехать в Китай, чтобы снять заклятье крови и спасти Акане...

— Доктор Тофу нажал на твою точку сна, — голос Уке был тих и необычно тускл. — Ты проспал около десяти часов. Ты... — Ты чуть не умер, Ранчан, я так испугалась, я думала, что потеряла тебя...

Уке сглотнула, стараясь не расплакаться. Не стоит сейчас думать об этом. Она нужна Ранме. — Ты... ты потерял столько ки, что тебе необходимо было время, чтобы восстановиться, но ты все пытался встать... — и все намеревался и намеревался снять заклятье и спасти Акане... — и я... мы... испугались, что ты навредишь себе, мы не были уверены...

Ее голос оборвался, когда Ранма повернулся и взглянул на нее, с его девичьего лица испуганно смотрели синие глаза, рыжая челка прилипла к мокрому лбу.

Его глаза были полны испуга, да. Но... по крайней мере она видела в этом взгляде его, а не то лишенное разума невинное животное, которое пялилось на нее этими самими глазами последние восемь дней...

Ранма вернулся. Для нее не имело значения, что на данный момент он являлся девушкой, что его глаза сияли на милом женственном личике, таком знакомом и при этом так отличающимся от красивого и решительного лица Ранмы, при виде которого, ее сердце начинало трепетать в ее груди. Она смотрела в синие глаза, окна его души, единственная его часть, не меняющаяся во время трансформации, и понимала, что разум Ранмы наконец-то восстановился, хотя вот тело еще нет...

Словно думая то же самое, Ранма оглядел себя, свое женственное тело. Словно в первый раз, увидев свое проклятие, он застыл в ужасе и моргнул. Мягкие линии и изгибы, крошечная фигурка в майке на лямках и боксерах... безупречная кремовая кожа ... Его проклятая форма была роскошной во всех отношениях. Ни единой мужской черточки.

Если не считать глаз. Искорки испуга в его синих глазах сказали бы тем, кто, как и Уке, заглянул бы достаточно глубоко внутрь, что проклятая форма Ранмы была для него чужой, такой же какой она была бы, упади он в Источник Утонувшего Поросенка, или Источник Утонувшей Утки... или Источник Утонувшей Кошки...

Дрожь пробежала по стройному телу Ранмы. — О, боже... — еле слышно прошептал он. И в этот момент Уке поняла, что Ранма каким-то образом знал, что он застрял в проклятой форме. Ей хотелось как-то приободрить его, сказать ему, что это не важно, что она то знает — он парень несмотря ни на что...

— Ты... в порядке? — снова спросила она.

— Уччан, — хрипло ответил он, его взгляд расфокусировался, казалось, он смотрит прямо сквозь нее. — Я... я все вспомнил.

Первые мгновения Уке непонимающе смотрела на него. Затем ее лицо побледнело, внезапно она осознала, что значила вся та гамма эмоций на его лице. — Ох, Ранчан, я... Ты хочешь сказать... что ты помнишь себя в Некокене?

Ранма содрогнулся и коротко кивнул, потер лицо своими перевязанными ладонями, словно пытаясь стереть неприятные воспоминания. — Ох... — прошептал он.

Уке почувствовала, как сжалось от жалости ее сердце. Ранма... такой гордый, так высоко ставящий понятие чести, так яростно защищающий свою мужественность... Для него помнить свое унизительное существование последних восьми дней, свое видоизмененное тело, свой измененный разум...

Но это также значит, что он... что он помнит, что я оставалась с ним...

Уке заморгала, вспоминая время, которое она провела, оставаясь возле Ранмы, заботясь о нем, отчаянно пытаясь отыскать хоть частичку мужчины, которого она любит в его кошачьем разуме, надеясь на чудо, надеясь, что она сможет убедить вернуться назад его человечность также, как по рассказам Генмы, это удавалось той старушке в детстве Ранмы. В конце концов, разве она не его невеста?

Но его кошачий разум не обращал на нее внимания.

Почти все время своего бодрствования Ранма проводил в комнате Акане. А Уке оставалась с ним, заботилась о нем, пыталась его поддержать, стараясь успокоить его, когда он громко мяучил, скучая по пропавшей девушке...

По девушке, которой даже не существовало, если верить ее воспоминаниям. По девушке, в которую она не желала верить, несмотря на объяснения о Ками-мире и о заклятии забвения, которое повлияло на их воспоминания. И это несмотря на доказательство в виде комнаты младшей дочери Тендо, в которой она провела почти неделю. Частичка ее все еще цеплялась за надежду, что все это всего лишь результат заклятья крови, и что когда они отправятся в Китай, встретят там Древнейшего и снимут заклятье, все следы существования Акане исчезнут, и Ранма поймет, что любовь, которую он чувствует к этой несуществующей девушке не более чем действие наложенного на него заклятья...

Но другая ее часть — твердая и рациональная — знала, что она сама себя обманывает. И эта самая часть также знала о том, что такие же надежды охватывают и Набики. Она знала, что Тендо влюблена в Ранму. Она разглядела эти чувства в то мимолетное мгновение, когда обычная холодная маска слетела с лица Набики в тот самый день, когда Ранму захватил Демонический Кот...

И вот, несмотря на все это, Набики сделала выбор: вынести наружу правду о Ками-мире, о заклятии забвения и о заклинании крови; раскрыла правду о существовании своей младшей сестры, прекрасно понимая, что это уничтожает любой ее шанс на то, чтобы быть с Ранмой...

Конечно, Набики поступила абсолютно правильно. Поступить иначе было бы верхом эгоизма и даже бесчеловечно, это было бы даже хуже того, что сделала Шампу, накладывая заклятье крови. Уке ничего не могла поделать, она завидовала способности этой девушки с каменным лицом ставить верность семье выше своих чувств.

У Уке семьи не было. Ее собственные чувства и верность своей семье были единым целым. И были связаны исключительно с Ранмой.

Но он любил Акане...

И ее собственные слова, сказанные Шампу, когда она упрекала амазонку за то, что та наложила заклятье крови, безжалостным и беспощадным эхом кружились у нее в голове...

Если бы ты действительно заботилась о нем... ты бы дала выбрать ЕМУ.

И Ранма выбрал.

И что же ей теперь делать?

— Уччан... — женский голос Ранмы, полный панического беспокойства, вызвал ее из глубин самосожаления. — Не надо... не плачь, Уччан. Я... я в порядке. Правда.

Уке посмотрела на него, на его бледное девичье личико, на испуганные синие глаза... Он лгал, конечно же, даже бросив на него один единственный взгляд, она могла сказать, что он сильно далек от «в порядке».

Она даже не осознавала того, что плачет. Она же не плакса там какая то. За последнюю неделю она пролила больше слез, чем за всю свою жизнь. И вот сейчас, она не чувствовала слез, скатывающихся по ее лицу и капающих на ее руки, сложенные на коленях. Она словно оцепенела. Кожу покалывало. Ей казалось, она вот-вот услышит, как ее сердце расколется на кусочки, но этого не происходило. Сердце продолжало глухо стучать в груди, практически причиняя этим боль, словно заставляло ее помнить о том, что она все еще жива...

Ранма все не оставлял попытки как-то утешить ее, как всегда неуклюже, и конечно он и понятия не имел почему она плачет. В таких делах он всегда был очень наивен... — Я хочу сказать... эй... — безуспешно попытался он произнести веселым тоном. — Ну я знаю... я застрял... вот прямо сейчас... — Он слегка вздрогнул, словно он побоялся опустить взгляд на свое тело, тело, которое всем свои видом говорило о том, что о нем нельзя говорить в мужском роде. — Но по крайней мере... я... я же снова здесь, да? — тонкая рука слабо указала на голову. — Я хочу сказать... на одного уже меньше – это уже неплохо, так ведь? — Он попытался издать смешок, но прозвучало это очень натянуто, и глаза его оставались грустны.

Уке почувствовала, как печальная улыбка тронула уголки ее губ. Она вытерла слезы. Как это похоже на него: пытаться приободрить ее, когда он сам похоже на грани того, чтобы разрыдаться. Но он не мог смотреть, когда девушки плачут...

— Уччан, — голос Ранмы был тихим, проникающим, заставляющим обратить внимание. Он опустил взгляд на свои колени и уставился на сложенные на них ладони. — Я... я не очень-то хорош в этом, но...

Уке прекратила дышать.

— но... я помню... как ты была со мной. И как ты... — он вздрогнул, сделал глубокий неровный вздох, словно пытаясь отгородится от болезненных воспоминаний прошедших восьми дней. Его щеки вспыхнули от стыда, но он продолжил. — Не важно... я просто... спасибо тебе, — беспомощно закончил он. Он поднял глаза и несмело улыбнулся.

Уке вздохнула.

— Ранчан... — произнесла она, потянулась и взяла его за тонкую перебинтованную руку. Он посмотрел вниз, туда, где его рука соединилась с ее, словно не зная, как отреагировать. Она легко улыбнулась, ее зеленые глаза блестели и были полны слез. Она легонько сжала его руку. — Ты...

Ты ведь хочешь пойти со мной, да? Ты хочешь пойти со мной, и мы найдем способ снять ледяное заклятье Снежной Женщины, и ты снова сможешь стать парнем. И мы будем вместе, и тогда ты поймешь, как долго я тебя любила и что буду любить тебя всегда, и мы будем жить долго и счастливо, всю нашу оставшуюся...

Она посмотрела на Ранму и на его лице она увидела... благодарность. Исключительно дружескую благодарность. Она уже видела это выражение, обращенное к ней и не один раз, начиная с того времени, когда они еще были детьми...

И все.

— Ты хочешь... — она сглотнула, — сейчас уйти, чтобы снять заклятье крови, так?

Ранма удивленно моргнул и затем кивнул. — Ага, — хрипло ответил он.

Она, можно сказать, видела, что он думает об Акане. Это была единственная вещь, которую она научилась распознавать за прошлую неделю.

— Ну что ж, — произнесла она и к ее удивлению, ее голос даже не сорвался. — Все уже собрались и готовы выдвинуться. Мы готовы выйти тогда, когда скажешь.

Тревога растаяла на лице Ранмы и сменилась беспокойством и нетерпением...

— Я уже готов, — ответил он.

Уке улыбнулась. Но глаза ее остались грустными.

* * *

— Набики. Набики, проснись!

Набики замычала и предприняла попытку зарыться поглубже в подушку. — Уке-уйди, — недовольно пробормотала она. Прервать ее первый настоящий отдых за неделю — это совсем не приводило ее в хорошее расположение духа.

Уке снова потрясла ее. — Ранма проснулся, — тихо произнесла она.

Набики оторвала голову от подушки и уставилась на Уке, все мысли о сне мгновенно испарились. Она села, осознавая, что она заснула прямо так, как упала на кровать —в одежде и поверх покрывала. — Где он? Как он?

— Он... в порядке. — Глаза Уке слабо блеснули, когда она словно нечаянным жестом перекинула каштановую прядь через плечо. — Одевается. Он хочет отправиться в Китай прямо сейчас.

Набики кивнула, взъерошив пальцами свои спутанные волосы. — Я так и знала. Нам лучше спуститься, разбудить остальных и сказать им, чтобы они готовились. — Затем она приблизилась к Уке и уставилась в ее бледное лицо и красные, заплаканные глаза. — Уке... а сама то ты как? — Она нахмурилась. — Только не говори мне, что ты не воспользовалась моментом и не пошла спать.

— Вздремну в самолете. — Уке слабо улыбнулась, в то время как Набики продолжала сурово хмуриться, затем села рядом с ней на кровать, ее плечи поникли. — Ну как я могла уснуть, — прошептала она, — когда он... он...

И слезы снова побежали по ее щекам. Она рассеянно смахнула их и вздохнула.

Лицо Набики разгладилось. — Да все в порядке, — тихо произнесла она, — я понимаю.

Уке благодарно улыбнулась. Так странно. До этого заклятья крови она бы и представить себе не могла, что сможет подружиться с кем-то, кто казался таким же холодным и расчетливым как Набики Тендо. Но за прошедшую неделю они вместе пытались найти способ помочь Ранме, и она раскрылась с совсем другой стороны.

Ну, не совсем с другой. Набики все еще была деловитой, была не безрассудной — как обычно. Но теперь Уке знала, что за холодным и рациональным мышлением скрывается горячее сердце. Набики, ту, которую она узнала за прошедшую неделю, она была рада... с удивлением... назвать своей подругой. А самым удивительным было то, что она знала – эти чувства взаимны. Набики казалось, тоже была поражена тем, что нашла товарища и союзника в шеф-поваре окономияки.

В длинных разговорах и болтовне во время ночных дежурств над Ранмой, они обе нашли успокоение и поддержку в их общем горе. Обе впервые нашли подругу. И Уке, которая оставила свою женственность далеко в детстве, и потому ни с кем не подружившаяся, и Набики, которая сама изолировала себя от других, презиравшая этих «хихикающих идиоток», составлявших популярные группки, ее намеренное потворство в укреплении своей безжалостной репутации — все это предотвращало формирование хоть сколь-нибудь значимых связей с ее ровесниками... парнями или девушками – все равно.

Несмотря на все это, несмотря на их отличия, теперь они быстро сдружились.

— Набики, — Уке подняла взгляд, ее лицо скривилось от боли. — Он... помнит. Он все помнит.

Глаза Набики распахнулись. — Ты серьезно? — выдохнула она. Ранма никогда не помнил, что происходило с ним в Некокене, когда возвращался в норму. В тихом испуге она сидела и задумчиво покусывала нижнюю губу, размышляя о последствиях только что сказанного, о том, какой разрушительный эффект может это произвести на самомнение Ранмы. — Я боялась чего-то подобного. Он никогда не оставался под действием Некокена так долго.

Уке опустила глаза на свои руки, которые она скрестила на коленях. — Ты бы видела его, Набики. — Ее голос был глухим и хриплым. — У него все на лице написано, все эти воспоминания... И как будто этого мало, он еще и застрял в теле девушки и он это знает.

Набики резко закрыла глаза. Нехорошо. — Как думаешь, он серьезно? — спросила она. — Отправиться в Китай прямо сейчас?

Уке засмеялась: обрывистым, печальным смехом, полным иронии. — Не думаю, что мы смогли бы остановить его, даже если бы попытались. Он хочет... спасти Акане. Для него сейчас это даже важнее, чем снова стать парнем. Возможно, для него это даже важнее, чем его собственное дыхание.

Набики посмотрела на Уке, выражение ее лица выражало безразличие. — Уке... ты ведь не сдалась насчет Ранмы, не так ли? — тихо произнесла она. Это было утверждение, не вопрос.

Уке, не поднимая головы, моргнула и смахнула слезы рукой. — Черт, я знала, что ты это скажешь. — Ее голос звучал низко, но твердо. — Ну что сказать, Набики? Я знаю, он любит... твою сестру... и я хочу, чтобы он был счастлив. Эх, да я хочу, чтобы и ты, и вся твоя семья были счастливы... — Она шмыгнула носом и ее голос оборвался. — Но... я бы солгала, если бы сказала, что не думаю о том, что может быть... т.е. вернее я не могу отогнать мысли о том, что будет, если заклятье не снимут? А что если это невозможно – вернуть Акане назад? И тогда я начинаю думать о том, что Ранме нужен будет кто-то, чтобы утешить его...

Уке спрятала лицо в ладонях, ее длинные волосы ниспадали вокруг нее. — И тогда... я... мне тааак стыдно думать об этом... чувствовать это... потому что я знаю, что именно это и планировала Шампу, когда накладывала это заклятье...

Набики помолчала. — Ты слишком на себя давишь, Уке, — наконец ответила она. — Я тебя знаю. Ты бы никогда не наложила бы на него такое заклятье. А твои мысли – это всего лишь природа человека. Я сама гадаю... а вдруг спасать Акане уже поздно...

Уке вскинула голову и в шоке уставилась на нее.

— Ну что ты так удивилась? Прошло уже почти три недели, в конце концов, с ней все что угодно могло произойти в Ками-мире. — Несмотря на спокойствие ее слов, глаза Набики поблескивали. — И я все думаю... а что если мы потеряли ее навсегда? Как я это... ощущаю?

Набики вздохнула и огляделась. — Я хочу сказать, я знаю – она настоящая, потому что мы нашли неопровержимые доказательства, и я продолжаю их находить... — Она подумала о негативах со снимками Акане, которые она обнаружила в тех же пленках, на которые она снимала женскую форму Ранмы... и в ее финансовой книге значились записи о том, что она продавала эти фотографии Куно...

Она взглянула на Уке. — Я знаю – она настоящая. Но я ее НЕ помню, — тихо произнесла она. — И, если мы потеряли ее навечно, это будет не так, как с мамой. Ни чувств, ни воспоминаний, никакой ностальгии... Мне просто не по чему... скорбеть. Никому из нас. Отцу, Касуми... у них нет причин чувствовать грусть от того, что они потеряли Акане, потому что мы просто знаем, что она когда-то существовала. Я вспоминаю о маме. С ее смерти прошли годы и я столько уже забыла... но я по крайней мере помню, что любила ее и она любила меня. Я все еще ощущаю...

Набики замолчала и закрыла глаза. — Но... у меня не сохранилось ничего подобного к Акане, — наконец закончила она.

Уке смотрела на Набики, широко раскрыв глаза. Она никогда об этом не задумывалась. А это имело смысл. Как ни крути, а за прошедшую неделю семейство Тендо, казалось, проявило больше беспокойства из-за состояния Ранмы, а не из-за того, где же сейчас находится их дочь или сестра, которая, как они знали, существует, но они ее не помнили.

Набики открыла глаза и подняла голову, спокойное выражение ее лица казалось слегка неустойчивым. — Ты знаешь, я чуть не скрыла от всех мое открытие, что Акане настоящая? — она издала смешок. — Я почти это скрыла. Я уже смела все факты о ее существовании под ковер, потому что знала, что это будет проще: жить в той реальности, которая есть у нас, чем попытаться связать наши жизни с реальностью Ранмы. Даже несмотря на то, что именно его реальность настоящая.

— И почему же ты изменила свое решение? — тихо спросила Уке.

Набики тихонько хмыкнула. — А потому, Уке, что несмотря на мой полностью выверенный имидж Снежной Королевы, я добрая и пушистая. Да, правда в том, что я просто не смогла смотреть на то, как страдает Ранма и продолжает лгать Шампу.

Уке заметила, что, несмотря на спокойный вид Набики, ее орехового цвета глаза наполнила влага. — Ну и, кроме того, — продолжила она, — помню я ее или нет... Акане моя сестра. Моя семья. И я хочу ее вспомнить. Я хочу ее узнать. Я смотрю на ее изображения на семейных фото и все еще не могу вспомнить ее. Я ничего не ощущаю, кроме замешательства от того, что она ничего более как белое пятно в моей памяти. И мне тошно от этого, не могу вынести мысли о том, что я даже не могу почувствовать должное сожаление из-за ее исчезновения.

Руки Набики уперлись в бока. — Я не люблю, когда кто-то или что-то лезет в мой разум. Или в мою семью. А это заклятье крови сделало и то, и другое. Так что, несмотря на то, что я думаю, что может быть уже поздно.... Я надеюсь, что Ранма сможет снять заклятье и вернуть Акане назад. Но... если нет... если случится худшее...

Она оборвала фразу, повернулась и посмотрела в распахнутые глаза Уке. — Если Ранма не сможет снять заклятье, то ты ДОЛЖНА будешь быть там с ним, — отчеканила она. — Потому что Ранма ПОМНИТ Акане. И если он не сможет вернуть ее... ну как Шампу и планировала, ему будет нужен кто-то рядом. А ты подходишь для этого самым наилучшим образом. Ну, во всяком случае, я так считаю.

Уке оцепенело моргнула. А затем еле заметная, робкая улыбка тронула ее губы. — Спасибо, Набики. Мне... мне правда нужно было это услышать.

— Не благодари. Я просто разжевала, что к чему.

Улыбка Уке скривилась в усмешку. — Именно за это я и благодарна. — Она тяжело вздохнула, практически с облегчением, словной с души свалился большой камень, и поднялась с кровати. — Думаю, Ранчан уже оделся, — подытожила она.

Набики кивнула и тоже встала. — Думаю, нам стоит пойти к нему и дать ему знать, что тут вообще происходит, прежде чем он спустится и...

— О, МОЯ БОГИНЯ С КОСИЧКОЙ!!! ОЧНУЛАСЬ ТЫ ОТО СНА И ЯВИЛАСЬ ПРИВЕСТВОВАТЬ МЕНЯ, СЛОВНО ЛУЧИК НА ЗАРЕ, РАЗГОНЯЮЩИЙ ТЬМУ НОЧИ!!!

— КИИИЯЯ!!! КУНО, ОТВАЛИ, ИЗВРАЩЕНЕЦ!!!

Уке и Набики обменялись взглядами и ломанулись через дом.

Набики пожала плечами. — Поздно, — вздохнула она. Уке развернулась, выбежала в дверь и слетела вниз по лестнице. Набики быстро последовала за ней.

Они достигли гостиной как раз в тот момент, чтобы увидеть, как Куно без сознания шлепнулся на пол. Ранма стоял, трясясь от ярости, его любимые черные штаны и красная китайская рубашка свободно висели, т.к. были великоваты для его женской формы, а тонкая рука со сжатым кулаком, недавно нанесшая удар, все еще была простерта вперед.

И Набики несмотря ни на что почувствовала облегчение – видеть его на своих двоих, в суженых от злости синих глазах заметен интеллект человека, а не животного – и ну и ладно, что сейчас эти глаза сияют на женском лице. Это так долго продолжалось...

Он резко повернулся к ней, когда она вошла в комнату вслед за Уке. — Какого ЧЕРТА здесь делает Куно?! — в бешенстве заорал он.

Набики улыбнулась. — Ну, он решил, что это унизительно для него, находится в палатках с остальными, и потому...

—Ты знаешь, что я имею в виду, Набики, — прорычал он.

Она подавила насмешку. Да, Ранма вернулся. — Он оплачивает нашу поездку в Китай, — прозаично ответила она. — Мы полетим туда все вместе на его частном самолете. Так что прежде чем ты выбьешь ему оставшиеся зубы, вспомни, что без него нам придется, так сказать, на лодке плыть.

Ранма моргнул и уставился на поверженного самурая. — Он... оплачивает? Но разве ты... я думал, ты говорила...

Улыбка на лице Набики мелькнула так быстро, что Ранма даже подумал, что ему показалось. — А, это, — спокойно ответила она. — Ну, знаешь, я тут подумала, если Куно все равно в это влез, то почему бы и нет? Кроме того, он просто счастлив от возможности оплатить счета, пока ты де... — Она заткнулась, получив чувствительный тычок локтем по ребрам от Уке.

— Она хочет сказать, Ранчан, — встряла Уке, игнорируя тот факт, что Набики сердито нахмурилась, — что не может оплатить все сама, потому что она разорена.

— Разорена? — Ранма изумленно моргнул. — Кто? Набики? — По некоторым причинам ему было очень сложно представить эти два слова рядом.

Набики сжав зубы, отвела взгляд, ее лицо покраснело. Ей до смерти не хотелось признавать то, что она исчерпала все ресурсы, не оставив даже заначки. Осознание, что она еле-еле вышла в ноль, заставляло чувствовать себя беззащитной и обнаженной. Но все так быстро произошло, у нее просто не было времени вернуть деньги, которые она потратила на установку жучков в Некохантене, на копии кассет, на наем людей для розыска Ранмы, на поиски путей, как можно снять магические заклятья... Черт, она выжата досуха. В ее обычном режиме потребовались бы месяцы, чтобы восстановить финансы.

Уке предпочла не замечать дискомфорта подруги. В конце концов, она гордилась жертвой Набики, и если Набики не желала признаваться в своем великодушии, это сделает она. — Набики потратила все оставшиеся деньги за прошедшую неделю, пытаясь найти способ помочь тебе выйти из Некокена, — произнесла она, многозначительно глядя на Ранму.

Глаза Ранмы распахнулись, он уставился на Набики. Она подняла голову и встретилась с его взглядом, ее спокойное выражение лица почти сменилось вызывающим — не дай бог, он увидит следы жалости, которую она так долго пыталась скрыть, и тем самым окончательно уничтожит ее репутацию безжалостной.

Но в этот момент, когда она смотрела в его глаза, за растущим пониманием на его лице она увидела...

...увидела в блеске его глаз, как мельком пронеслись загнанные подальше воспоминания.

Уке должно быть тоже это заметила, поскольку она тут же проговорила: — Ох... прости, Ранчан, я не хотела...

Ранма моргнул, тень исчезла с его лица. Он вздохнул. — Все нормально, Уччан, — тихо ответил он. Он подошел к Набики, смотря на нее сквозь рыжие пряди челки. — Я... я найду способ вернуть тебе деньги, — искренне заверил он.

Набики уставилась на него. Она не могла не вспомнить о том, как Ранма случайно уничтожил пару билетов на элитный концерт вместе с пропусками за сцену, которыми она имела неосторожность похвалится в момент эйфории. Он даже толком не извинился, а она была просто в ярости от потери. На следующий день, когда они с Ранмой остались вдвоем дома, поскольку остальные разбрелись по делам, она ему отомстила. Она использовала на нем все свои грязные трюки, манипулировала им и даже сверх того. И когда она, наконец, от него отстала, бедный Ранма выглядел так, словно потерпел кораблекрушение.

А теперь, впервые в жизни, когда она вспомнила об этой мести, она почувствовала... стыд.

Ранма не единственный, кого изменило заклятье крови, — с удивлением осознала она, но это открытие никак не отразилось на ее лице. — Только я не уверена: хорошо это или плохо...

Она решила пока не думать об этом. Вместо этого она посмотрела на Ранму и с напускной беззаботностью произнесла: — Не парься насчет этого, — ей плохо удавалось скрыть дискомфорт, — просто пообещай мне спасти мою сеcтру, ок?

Ранма кивнул, его синие глаза смотрели серьезно и признательно. — Обещаю, — ответил он.

Набики взглянула мимо него, желая сменить тему, и сразу же обнаружила повод. — О, и просто чтоб ты знал, когда он очнется — сказала она, указывая на валяющегося без сознания Куно, — он полетит с нами в Китай, чтобы всем вместе спасти от дракона его возлюбленную мистическую девушку, которая, представь себе, является моей утерянной сестрой. Не очень правдиво, но в принципе недалеко от истины. — Она фыркнула. — Поверить не могу, что он так повернулся на девушке, которую видел только на фото. Ну, для нас это большая удача, что он одержим ею также как и тобой.

Ранма нахмурился, но до того, как он успел ответить, раздвижная дверь отъехала в сторону, и внутрь вошел Рега. Прямо за ним следовали Мусс и Шампу, которые к Ранминому изумлению ... держались за руки.

Глаза Реги широко распахнулись, когда он заметил своего друга, все еще в проклятой форме, но стоящего на ногах — впервые за эту неделю. — Ух... привет, Ранма, — неуклюже пробормотал Рега. — Рад, что ты снова с нами. — Как только эти слова слетели с его губ, он немедленно захотел стукнуть себя по голове. — Снова с нами? — подумал он. — Ну супер, можно было вообще прямо выложить «Рад, что ты снова с нами, а не с котами». Как я мог такое сморозить, после всего того, через что он прошел?

Но Ранма только слегка улыбнулся. — Спасибо, Рега. — Он замер, перед его взором быстро пронеслись воспоминания. — За все спасибо.

Рега полностью упустил из вида тон Ранмы, т.к. все еще пытался справиться со своей вымышленной оплошностью. — Эй, — ответил он, стараясь выглядеть беззаботно, чтобы скрыть дискомфорт, впрочем, неудачно. — Нет проблем! Ну, то есть читать это все было сущим кошмаром...

Мусс поправил очки на переносице указательным пальцем. — Точнее не скажешь, — пробормотал он.

— ..и может мы и не нашли способ тебя исцелить, но Шампу обнаружила тонну советов в старых китайских книгах, которые могут помочь нам защитится, когда мы будем бороться с драконом, так что нельзя сказать, что мы уж совсем зря потратили время.

— А? — Ранма удивленно моргнул. — Ты о чем?

Набики прокашлялась. — Шампу, Мусс, Рега и доктор Тофу провели эту неделю в библиотеке Кинтаро-сенсея, штудируя все древние китайские и японские книги и свитки, стараясь найти способ избавиться от Некокена и заклятья холода, — услужливо пояснила она.

Ранма вытаращился на изнуренную троицу, внезапно осознав, почему они не проскальзывают в воспоминаниях последней недели. Рега и Мусс, эти двое обычно вели себя так, словно были его худшими врагами... и они так старались? А Шампу...

Шампу смотрела на него своими большими фиолетовыми глазами, ее лицо выглядело изможденным и измученным...

— Защититься не от дракона, — тихо поправила она, нерешительно всматриваясь в его девичье лицо. — Защититься от демонов.

Ранма встретился с ней взглядом, и почувствовал, как окаменело его лицо, как волна злости, направленной на нее, поднимается внутри него, это она... это из-за нее он так страдает...

...и Шампу вздрогнула, увидев это. И от стыда опустила голову.

Мусс, внимательно наблюдающий за Ранмой, бросил взгляд на Шампу и заметил, как она съежилась под взглядом Ранмы. Ранма ожидал, что вот сейчас Мусс вскинет голову и бросится на него, вопя, что он заставляет мучиться его драгоценную Шампу или что-то в этом роде, но...

Мусс поднял голову, но не атаковал. Вместо этого, он посмотрел на Ранму сквозь стекла очков и, кажется, он... умолял? Он не двигался, не произнес ни слова, но выражение его лица говорило само за себя, когда он снова печально посмотрел на Шампу.

Ранма моргнул — озадаченно переводил взгляд с Мусса на Шампу и обратно. Юный китаец стоял возле нее как защитник, а она крепко вцепилась в его ладонь, словно за спасительную соломинку.

Ранма глубоко вздохнул и постарался взять себя в руки. Его злость, хоть и была вполне справедливой, не разрешила бы проблем — осознал он. Шампу старалась помочь в конце то концов. И она выглядела такой измученной...

Это всколыхнуло его память, и он вздрогнул, потому что вспомнил выражение лица Шампу в предшествующие дни, и затем, как она впервые увидела его запертого в теле девушки и в душе кошки...

Он все помнил. Видя выражение ее лица: смесь ужаса, муки и сожаления, то, как она смотрела на него, не поднимая головы, понимая, что именно она причина его состояния... это было ужасно — помнить то выражение ее лица...

Но еще хуже было помнить свой собственный мутный, трансформированный разум, который не мог даже осознать это ее выражение...

Но зато он сейчас его осознал. И вот что странно, он обнаружил, что чувствует себя лучше, зная, что Шампу искренне желает исправить то, что натворила с ним... и с Акане...

— Что ты говорила насчет советов, Шампу? — спросил он. И в его женском голосе не было ни следа злости, ни искорки обвинения.

Шампу подняла голову и посмотрела на него. Она услышала... не прощение, нет еще... только шанс. Шанс реабилитировать себя. Она слегка выпрямилась, в ее фиолетовых глазах мелькнула надежда. — Советы не подойдут в борьбе против Древнейшего, — повторила она. — Только против демонов, охраняющих гору. Мы не достигнем Древнейшего, если не минуем демонов.

Ранма согласно кивнул. — Тогда я рад, что вы обнаружили эти указания, — искренне произнес он. — Возможно, наша поездка станет чуток легче.

Шампу немного расслабилась, но ее глаза все еще были на мокром месте. — Я проведу тебя к Древнейшему. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы снять заклятье крови.

Ранма почти улыбнулся. Он оглядел собравшихся — своих друзей. Они смотрели на него, словно ожидали его сигнала.

— Вы готовы идти? — спросил он.

— Нам только палатки упаковать надо, — ответил Рега, указывая на себя и Мусса.  — И мы можем отправляться в любое время.

Ранма наклонился, сцапал Куно за ворот его самурайской одежды, поставил бессознательное тело на ноги, а затем неуклюже закинул его на свое хрупкое плечико.

Свободной рукой он откинул рыжую челку со лба и произнес: — Ну, тогда отправляемся в Китай.

* * *

А тем временем во дворике семьи Тендо, там, где возле прудика были поставлены две палатки, в сером утреннем тумане тихо двигалась маленькая, размытая тень. И только тихий шелест раздался, когда тень, приоткрыв полог, проскользнула в большую из палаток... и тот же шелест, когда моментом позднее она тихо появилась снова и, хихикая, ускакала прочь...

А еще через мгновения дверь во дворик отъехала в сторону и наружу вышли Рега и Мусс. Мусс замер на секунду и склонил голову.

— Что-то не так? — спросил Рега.

Мусс нахмурился. — Ты... что-нибудь слышал?

Рега прислушался, а затем потряс головой. — Неа. Ничего такого. А что?

Высокий юный китаец в очках выглядел озадаченным пару мгновений, но затем стряхнул с себя беспокойство. — Думаю, это пустяки, — произнес он, подходя к большему тенту, чтобы упаковать его в поездку.

* * *

Из счастливого беспамятства... пришла боль... голоса, шепчущие... и ощущение прикосновения холодных пальцев ко лбу...

Акане тихо застонала. Плечо болело, а бедро не переставало посылать по нервным окончаниям сообщения об адской боли...

— Я жива, — с искренним удивлением осознала она. Она была уверена, что умирает, когда падала во тьму, получив такие серьезные повреждения от когтей Демонического Кота. Может она и мертва? Но если она мертва, разве она должна чувствовать боль?

— У нее все еще небольшой жар...

— Это было ожидаемо, госпожа...

Голоса звучали... знакомо. Вяло и неохотно Акане приоткрыла глаза, чтобы увидеть, где она находится, но увидела только руку, распростертую над ее лбом...

— Ах... Акане, наконец-то ты очнулась, — Снежная Женщина улыбнулась ей, ее синие морозные глаза, были полны ледяных слез.

Акане почувствовала, как живот ей свело от ужаса и ярости, когда она обнаружила, что смотрит в лицо той, которую она надеялась больше никогда не увидеть. Вот только белое, обескровленное лицо Снежной Женщины не было таким безупречным, каким она его помнила. Сверхъестественно белая кожа была испещрена крошечными черными трещинками. Но, это все еще было лицо создания, которое наложило на Ранму заклятье холода, а затем отдало его Демоническому Коту, Демону, который убил Масакадзу и который чуть не убил ее...

— Ты! — с трудом проскрипела Акане, в горле у нее словно была наждачка. Она попыталась сесть, попыталась как-то приподняться, но жгучая боль пронзила ее ногу и плечо, заставив ее судорожно вдохнуть и упасть назад на белый футон, на котором она лежала. Слезы боли наполнили ее глаза.  — Проклятье, — прошептала она. Как же больно. Она должна сконцентрироваться, отвлечься от боли, надо убраться прочь...

— Акане, ну пожалуйста! — голос Снежной Женщины был полон тревоги. — Твои раны еще не затянулись, тебе необходим покой... — и она протянула руку, чтобы сдержать девушку.

Акане вздернула голову, ее карие глаза сияли пламенем, несмотря на пронизывающую тело боль. — Не смей трогать меня, ведьма! — прошипела она сквозь зубы.

Глаза Снежной Женщины распахнулись, она застыла, а затем ее рука упала на бок. — Но... Акане...

Лицо Акане было наполнено неукротимой яростью и презрением. — Не знаю, как я здесь оказалась, — произнесла она, ее голос задрожал от боли, когда она попыталась отодвинуть себя подальше от Снежной Женщины, — но я уйду отсюда как можно скорее.

Потрескавшееся лицо Снежной Женщины вытянулось в шоке. — Но... ты же вернулась...

— Если ты хоть на минуточку подумала, что я останусь с демоном, который меня предал, — прорычала Акане, — который отдал Ранму Демоническому Коту, то ты еще безумнее, чем я думала!

Снежная Женщина моргнула. Демон..? Ярость в глазах Акане была невыносима. Она пронизывала ее, словной острейший клинок и, кажется, причиняла даже больше боли. Она чувствовала, как ее холодное сердце внутри ее груди сжалось от ужасной догадки. Она знает, что я сделала с Ранмой... но как?!

А затем сразу же пришла вторая догадка. Глаза Снежной Женщины распахнулись. Она... все еще помнит Ранму. Заклятье забвения Ками-мира не сработало...

Не может быть. Все пропало? Все зря...

Дрожа, Снежная Женщина стояла перед Акане, ее шелковое платье струилось по ее изящному телу. — Акане. — Ее голос оборвался, когда она посмотрела на девушку, на девушку, к которой она относилась как к дочери, на девушку, которая вернулась и чьего возвращения она терпеливо ждала, на девушку, которая смотрела на нее с отвращением, несмотря на то, что ее трясло от боли, причиняемой ранами...

Акане сильно изменилась за два с половиной года. Ну, так происходит с большинством смертных. Акане удалось привести себя в вертикальное положение, несмотря на то, что сквозь повязку на плече начала сочиться кровь и намочила белоснежную ночнушку, и Снежная Женщина отметила, что Аканины иссиня-черные волосы отросли до талии. Она подросла на несколько сантиметров. А в карих глазах за светящимся в них презрением, за слезами боли... она увидела мудрость, собранную в скитаниях по Ками-миру. Она столько настрадалась и все, чтобы снять заклятье крови. Все ради этого Ранмы.

Она не могла вынести этой ненависти в глазах Акане.

— Я... не держу тебя здесь, Акане. — Голос Снежной Женщины был тихим, это был почти шепот. — Я бы и не смогла, даже если бы захотела. Но... я приглашаю тебя остаться здесь до полного выздоровления. Если ты решишь подождать с уходом, Казуо позаботится о твоих нуждах. А я не побеспокою тебя больше. — Сказав это, она повернулась и тихо покинула комнату.

Акане уставилась на нее, удивленно моргая. Это какая-то уловка, — размышляла она.

Позади раздался тяжелый вздох.

Превозмогая боль, она аккуратно повернула голову и увидела Казуо. Маленький синекожий эльф сидел на коленях рядом с подносом, нагруженным чистыми бинтами и разномастными цветными кувшинчиками. Он печально смотрел на нее.

— У тебя кровь, — сказал он. — Лучше приляг.

Акане легла, и заметила, что рана действительно открылась и кровь просочилась сквозь бинты и сейчас окрашивала красным ее белую ночную рубашку. Когда она снова посмотрела на Казуо, он снова вздохнул. — Тебе не стоит беспокоиться, она не вернется. Как она и сказала, пока ты восстанавливаешься, она тебя не потревожит.

Акане фыркнула. — А у меня есть причины ей верить? — Она вздрогнула и неслышно выдохнула, когда боль в плече стала невыносимой, заставив ее сжаться. Ей было больно, она была в ярости... и ей было страшно. Когда она сфокусировалась, то поняла, что хочет сказать ей ее тело. Ее захлестнули тошнота и головокружение, ей с трудом удавалось не потерять сознание. Ей не нужно было даже смотреть, чтобы понять, что ее изорванная нога не выдержит ее веса... Никаким образом она не могла убраться отсюда без посторонней помощи. Не сейчас. Во всяком случае.

Но как она вообще попала в царство Снежной Женщины? Уж точно не сама Юки-онна отважилась войти в царство Гаки, чтобы спасти ее. Она знала, что та никогда не покидает своей территории, если не считать путешествий в мир смертных.

Последнее, что она помнила, это падение кота-демона, и то, как она ползала по окровавленному полу в поисках потерянного кусочка гребешка... ощущение, как холодные щупальца смерти проникают в ее тело и как ее жизнь утекает сквозь раны...

Гребешок Сусаноо.

Акане провела здоровой рукой по голове. Гребешка не было. Ее волосы свободно струились по плечам и спине, не сплетенные, как обычно во французскую косу.

Ее глаза распахнулись в ужасе. — Но где же...?!

— Ты это ищешь? — Она посмотрела на Казуо. Он держал гребень в своих руках, две половинки все еще стянуты вместе окровавленной тряпицей. Акане прищурилась, ей казалось, что только она протянет руку, как он отдернет гребешок так, чтобы она не дотянулась до него...

Казуо протянул ей гребень. — Ну, в самом деле, госпожа Акане, — с ноткой недовольства произнес он. — У меня нет причин не давать вам его. И вам, правда, лучше лечь, иначе вы просто упадете.

Акане не слушала. Она взяла гребень и воткнула его в свои густые волосы. — **Сусаноо! ** — мысленно прокричала она. — **Что происходит? Почему я в царстве Снежной Женщины?**

Ответа не было. Она не чувствовала его присутствия.

— **Ответь мне, черт возьми! Я знаю, ты меня слышишь!**

Но на самом деле она ничего подобного не знала. И когда тишина эхом пронеслась в ее голове, она начала с ужасом понимать, что она застряла. Увязла на территории существа, которое ее предало и манипулировало ею... того, кто сделал с Ранмой худшее, что только можно — запер его в женской форме, и тем самым фактически подарив его Демоническому Коту...

Голова резко закружилась, сознание поплыло, боль снова захлестнула ее. Она застонала и упала на футон.

— Ну вот, я же говорил. А теперь я снова сменю твои повязки.

Акане резко закрыла глаза, стараясь восстановить концентрацию, дыша глубоко, но не слишком из-за боли, пронзающей плечо. — Почему ты обо мне заботишься? — просипела она. — Я знаю, ты меня не выносишь. Почему не другой слуга?

— Они все ушли, — коротко ответил Казуо. Он потянулся, чтобы стянуть с нее рубашку.

Акане округлила глаза и схватила его за запястье. — Что это ты задумал, извращенец? — завопила она.

Казуо закатил глаза. — Я меняю тебе повязки уже неделю, — холодно пояснил он.

Акане моргнула, продолжая сжимать запястье Казуо. Я тут... уже неделю? И только пришла в сознание? Эта мысль встревожила ее. Она была в руках врага, беззащитная... Если они использовали те самые снадобья, которыми они пользовались, когда она была здесь в прошлый раз, она должна была прийти в себя намного скорее...

Если только...

Она почувствовала, как слабость охватила ее тело, боль продолжала пытаться лишить ее сознания. Как близко она подошла к порогу смерти?

Поскольку она все еще не выпускала его запястья, Казуо потянулся свободной рукой и схватил одеяло, которое она отбросила прочь ранее, и кинул ей на грудь. — Можешь прикрыться этим, если не можешь справиться со своей чрезмерной стыдливостью, — сказал он. — Но если ты не позволишь мне сменить бинты, ты замедлишь свое выздоровление, а значит, задержишься здесь дольше.

Акане отпустила запястье маленького ледяного эльфа, одарив его взглядом. Она прижала одеяло к груди здоровой рукой, Казуо расстегнул пуговицы ее ночной рубашки и отбросил ее назад, обнажив левое плечо и окровавленные повязки. Затем он аккуратно размотал бинты. Акане только тихо глотала воздух от боли, когда повязка касалась открытой раны.

Она повернула голову и оглядела рану. Она могла ясно разглядеть четыре параллельных пореза — там, где по ней скользнула сила Некокена Демонического Кота. Она также поняла, что Кадзу, видимо, использовал исцеляющие снадобья — те, которые часто использовала она сама и Масакадзу — потому что края ран практически полностью исцелились и затянулись, оставив навечно лишь тонкую ниточку шрама взамен зияющих ран. И все же, несмотря на столь быстрое исцеление, глубоко внутри раны обширно чесались. И ее дерганье заново раскрыло три раны из четырех.

Она отвернулась и уставилась на кристаллический потолок, заявление Казуо проникло в ее затуманенный болью мозг.  — Все ушли? Все остальные слуги ушли? — переспросила она. — Что ты хочешь этим сказать?

— Именно то, что ты слышишь. — Казуо аккуратно наложил исцеляющую мазь на раны. Акане почувствовала, как прохладные частички немедленно проникают в ее плоть, облегчая боль. Она слегка расслабилась.

— Почему? — спросила она. — Почему все ушли?

— Уж ты то должна знать, — ответил Казуо. — Очевидно, что ты в курсе, что госпожа Юкки-онна сделала сразу после твоего ухода. Что она призвала этого... отвратительного Демонического Кота.

Акане моргнула, осознав сказанное, несмотря на плотную дремоту, окутывающее ее сознание. Казуо вероятно использовал сильнодействующее средство. Но это было ожидаемо, учитывая природу ее ран. — Они ушли, потому что она призвала демона? Ты хочешь сказать... она была тут одна эти два с половиной года?

— Ну, с ней был я, конечно, — Казуо наложил чистую повязку на обнаженное плечо Акане.

— А ты почему остался? По твоим словам, кажется, что ты, как и остальные, не был доволен ее действиями.

— Конечно же. Иметь дело с демоном это... — Казуо нахмурился. — ...недостойно.

— Недостойно?! — Акане была ошеломлена, несмотря на пытающийся свалить ее сон. — Это ужасно! Это отвратительно!

— И это тоже.

— Тогда почему ты остался?

Казуо моргнул, и его жесткое выражение лица стало печальным снова. — Потому что... несмотря на то, что ее поступки выглядели недостойными и злыми, я... я понимаю ее. Я был с ней дольше, чем остальные. Я знаю, что она сделала это из любви... к тебе.

— Любви? — Акане издала короткий ироничный смешок, она дико устала, веки стали очень тяжелыми. — Да она даже значения слова «любовь» не знает. А если б знала, во-первых, никогда бы не призвала бы Демонического Кота. А во-вторых, она бы никогда бы не смеялась, глядя на страдания Ранмы через свое зеркало. Она... она никогда бы не предала меня... — Ее голос оборвался, и как она ни сопротивлялась, ее глаза закрылись. — Она никогда... не предала бы меня...

Казуо наблюдал, как Акане падает в исцеляющий сон. И его жесткое выражение лица смягчилось и снова стало печальным.

— Да, — прошептал он. — Наверно ты права.

* * *

... даже значения слова «любовь» не знает...

Юкки-онна стояла перед своим зеркалом. На него все еще была накинута толстая ткань, которую она кинула туда в вспышке горя два с половиной года назад, когда она смотрела на мир смертных и это вызвало в ней ужасающее чувство потери, пробирающее до костей.

Когда она смотрела в зеркало, она с ужасом видела, как Масакадзу — ее дорогой, древний друг, был убит тем самым демоном, которого она выпустила в мир смертных. Демоном, которого она послала туда через вот это самое зеркало, демоном, которому она сама даровала доступ на землю, и который никак бы сам туда не попал, и все ради того, чтобы одолеть этого мальчишку Ранму, и чтобы Акане вернулась к ней...

Тогда она закрыла свое зеркало, сидела там и плакала, содрогаясь, и клялась, что она никогда снова не посмотрит в него...

Но закрытое зеркало не могло скрыть ужасную картинку, которая постоянно возникала перед ее внутренним взором.

Юкки-онна закрыла глаза. Ну что за фарс. Можно подумать, если закрыть зеркало, это изменит правду.

Как она могла так себя обманывать? А Масакадзу ведь пытался предупредить ее.

... даже значения не знает...

Юкки-онна задрожала. Она открыла свои глаза, протянула руку и медленно стянула покрывало с зеркала.

Ее глаза распахнулись, когда она увидела себя — свое отражение. Изящная белая рука коснулась щеки. — Ах, эти трещинки так и останутся?

Практически по своей собственной воле, ее руки протянулись к зеркалу, ее пальцы прошлись по кусочкам льда холодной серебряной поверхности.

А потом она дохнула на него.

Мороз ее дыхания закрутился по зеркальной поверхности, через мгновение испаряясь, чтобы показать картинку...

Дикая местность. Горы. Маленькая группка людей, каждый тащит здоровенный рюкзак, энергично преодолевает горное ущелье. Их темные силуэты четко вырисовывались на фоне пламенного заката. Она сфокусировалась на них, на лидере группы...

Конечно, это был Ранма. Благодаря ее заклятью все еще в своей проклятой форме. Но больше не под действием Некокена. Каким-то образом он избавился от влияния Демонического Кота и сейчас шел, чтобы найти способ снять заклятье крови.

Она догадывалась, каким образом он избавился от демона. Как ни крути, а об источнике ужасных, безупречно параллельных ран на плече и бедре Акане не нужно было долго гадать.

Ох, все хуже и хуже. Акане, я никогда не хотела навредить тебе... Я люблю тебя, как собственную дочь.

Голос Акане эхом звучал в ее голове.

... даже значения не знает...

Тихий всхлип выскользнул из горла Юкки-онны, она прижалась лбом к зеркалу и закрыла глаза. Мороз снова закрутился по поверхности и изображение Ранмы, пробирающегося по заброшенным горам Китая, исчезло.

Мороз продолжал двигаться, он практически жил своей собственной жизнью, и когда новая картинка, наконец, сформировалась, она сильно отличалась от того, что когда либо появлялось на этой поверхности...

* * *

Тихо страдая, Юкки-онна стояла рядом с небольшим домиком, зимний ветерок ласкал ее гладкую кожу; большие пушистые снежинки мягко падали из ночного неба в глухой тишине метели. Ветер обвивал ее длинные белые мерцающие волосы вокруг ее хрупкого тела  — она стояла, прислонившись к опавшему вишневому дереву, ища успокоения у странного чувства, охватившего ее, сжимающего ее, чувства, заставляющего ее стоять и дрожать у этого обычного обиталища смертных.

Снег и яркие, острые ледяные сосульки, повисшие на голых ветвях вишневого дерева, казались какой-то необычной листвой, неземной, но красивой и сверкающей в лунном свете. Юкки-онна оглядела дерево, ее морозно-синие глаза светились осторожностью и нетерпением — она всматривалась в огонек свечи, мерцающий сквозь затянутое рисовой бумагой окошко единственной комнатки в доме, в дымок, поднимающийся в ночное небо из трубы.

Прошла вечность, единственная дверь отворилась, и теплый желтый свет выплеснулся на холодную синеву темного снега. Юкки-онна почувствовала, что горло сдавило, она прижалась к стволу дерева. В дверях появилась фигура.

Молодой человек не остановился, он не заметил ее. Он протопал прямо по свежему снегу к прочному деревянному навесу, что-то фальшиво насвистывая, не замечая робкого взгляда, который украдкой следил за ним. Он набрал поленьев в свои сильные руки, набрал большую кучу, которая аж в подбородок ему уперлась, этого хватит, чтобы греть его всю ночь и потопал назад в дом.

Юкки-онна тихо смотрела за ним из своего укрытия, ее взгляд блуждал по сильным линиям его лица, непослушным распущенным темным волосам, падавшим на глаза цвета глубокого синего летнего моря...

Ее сердце странно сжалось, когда мужчина исчез в домике и закрыл за собой дверь, отгораживающей его от зимней ночи.

**Так значит вот каков он, кого ты пощадила. Должен сказать, он красив для смертного.**

Юкки-онна вздрогнула от голоса, прозвучавшего в ее голове, обернулась...

**Масакадзу!** — Ее собственный ментальный голос был больше наполнен стеснением, чем злостью. — **Как ты смеешь преследовать меня здесь?!**

Черные глаза тенгу заискрились смехом. — **Ну, как я мог не последовать за тобой — несколько недель ты хандришь и безучастна к делам своего царства? Я должен был своими глазами увидеть смертного, который смог растопить твое ледяное сердце, Юки-чан.**

Она отвернулась, стараясь скрыть волнение, прекрасно понимая, что ничего не выйдет. — **Шпион ты, Масакадзу,** —  раздраженно ответила она. — **Не следует тебе совать свой острый клюв в чужие дела.**

**Но, мой дорогой друг, твои дела — это мои дела. Особенно если это касается чего-то серьезного вроде твоей линии поведения в сложившихся обстоятельствах.**

Юкки-онна, хмурясь, смотрела на него. — **Я настаиваю на том, чтобы ты перестал ощипывать мои мысли, словно виноградины с ветки. Ты вообще что-нибудь знаешь о неприкосновенности частной жизни?**

**Совсем ничего, моя дорогая.** — Озорно моргнул Масакадзу. — **Теперь ты в курсе. И вообще, твои мысли превращаются в изысканное вино.**

Юкки-онна отвернулась и вздохнула, оперлась о ствол вишни. От ее морозного дыхания на челке образовались кристаллики льда, она смотрела прямо в освещенное окошко. — **Тогда скажи мне, мудрейший,** — несмотря на иронию, в ее ментальном голосе сквозила задумчивость.  — **Что же мне делать... с этим молодым человеком? За всю свою жизнь я не встречала таких, как он, его лицо и душа заставили меня сжалиться над ним и вынудили меня отвергнуть мои обязанности слуги смерти. Почему эти руки, которые уже заморозили кровь столь многих, колеблются и не могут коснуться этого смертного?

Тенгу склонил голову на бок, и смотрел на нее некоторое время, его пристальный взгляд, казалось, пронизывал ее насквозь, в то время как она терпеливо ожидала его ответ. — **Ну, мне кажется,** — произнес он, наконец, — **что время, проведенное среди смертных, не прошло для тебя бесследно.** — Его голос мягко ласкал ее разум, словно он разговаривал больше с собой, чем с ней. — **Возможно, ты... просто влюбилась в него?**

Юкки-онна тихонько засмеялась, ее смех был похож на звон колокольчиков, но ее утонченные белые руки нервно дрожали. — **Любовь?** — переспросила она, приподнимая изящную белую бровь. — **Я ничего о ней не знаю. Эти смертные, они полны жизни, и любовь всему венец. А я для них кто? Та, кто приносит холод, смерть зимой. Я убиваю землю, хороню ее в белой могиле, и те, кто без защиты остался на моей территории также будут похоронены.**

Слабый оттенок тревоги промелькнул по ее спокойному лицу, изобличая беззаботность ее речи.  — **Я убиваю любовь.** — Ее улыбка дрогнула и словно осыпалась, когда ее взгляд блуждал по крохотному домику. — **И я ничего о ней не знаю.**

— **Но ты хочешь узнать.**

— Да, — прошептала она.

Тенгу и Снежная Женщина стояли в мягком падающем снеге, наблюдая за теплым маленьким домом, прочно и крепко стоявшим посреди стихии.

— **Решение принято.** — Голос Масакадзу в ее голове был тихим. — **Я знаю это — первая часть заклятья уже действует, с тех самых пор, как ты привязала себя к миру смертных его клятвой, что он никогда и слова никому не скажет о том, как ты приходила к нему сквозь бурю...**

Юкки-онна развернулась и посмотрела на своего древнего друга. Тенгу посмотрел на нее в ответ, его птичье лицо не выражало ничего. — И все, что осталось, это твоя готовность обнять страдальца, — мягко произнес он вслух. — Если станешь смертной, будешь страдать. А страдание, как и радость, переплетается с любовью. Я бы сказал, ты не можешь получить одно без другого.

Юкки-онна моргнула.

Обнять страдальца...

Она слишком хорошо знала, что смертные страдают. Было ли это ценой? Пожертвовать всем, что у нее было, чтобы лишь узнать то, что знали они, наконец понять тот свет знания, который вспыхивал в их глазах, когда их дыхание останавливалось, а их души утекали сквозь ее ледяные пальцы...

Стать смертной... и познать любовь. Увидеть любовь в глазах цвета синего летнего моря, принадлежавших мужчине, который в ужасе наблюдал за ее сверхестественной хладнокровностью, когда она заморозила его старшего спящего попутчика... ужас, обернувшийся изумлением, облегчением и удивлением на его молодом, красивом лице, когда она посмотрела в его глаза и обнаружила, что не желает дарить ему свое ледяное прикосновение...

* * *

— Э... привет.

Ее голос дрожал, так что ей немедленно захотелось взять назад эти простые слова, захотелось раствориться в весеннем лесу и не возвращаться в это место до тех пор, пока оно не скроется под снегом снова, захотелось повернуть время вспять и стереть свое неуклюжее появление. О чем она думала? С чего она возомнила, что может вот так вот нагрянуть и представиться ему? Она понятия не имела, как это делают смертные! Что она вообще здесь делает?! Он наверняка не захочет иметь с ней дела. Ох, ну почему она не осталась в своем царстве, где ей и место? Ее пальцы нервно теребили грубую ткань ее крестьянского платья, она почувствовала, как жар приливает к лицу, а в животе поселилось какое-то тревожное и незнакомое ощущение...

Молодой мужчина резко взмахнул топором, аккуратно расщепил бревно надвое, а затем удивленно посмотрел на нее. Ну конечно он был удивлен. Он же находился посреди леса, до деревни миль пять не меньше, а эта странная женщина появилась, словно из ниоткуда, как раз там, где он рубил деревья...

Его синие глаза распахнулись, когда он посмотрел на нее, и она заметила что его взгляд бродит от ее лица до ног туда и обратно, затормаживая где-то посредине. На его щеках возник розовый румянец, он сглотнул и посмотрел прямо ей в лицо. Опустил топор и откинул рукой со лба темные, влажные пряди, а затем попытался разгладить свою рубаху.  — Эм... привет, — с запинкой ответил он.

Казалось, он нервничает. Может потому, что он узнал ее? Ее глаза были все такими же морозно-синими, но вот кожа, хоть и была бледной, перестала быть белой, поскольку по ее венам потекла кровь. Она стала ниже, а ее сверкающие белые волосы превратились в блестящие черные. А простое крестьянское платье, которое было на ней сейчас надето, совсем не походило на струящийся шелк, который она обычно носила.

Если он ее узнал... что ей делать? Основой заклятья, которое сделало ее смертной, была клятва этого молодого человека, которую он дал, когда она пощадила его жизнь. Но... если он узнает кто она, он точно испугается ее, а не полюбит... а если он ее не полюбит, заклятье не будет завершено. А она станет той, кем была и так и не приблизится к пониманию странной и красивой природы человечности и незнакомого чувства, которое пробудил в ней этот мужчина...

— Кто ты? — внезапно спросил он. — То есть.... что ты здесь делаешь, так далеко от деревни? Ты из деревни?... Заблудилась? — слова панически слетали с его языка.

Юки-онна посмотрела на него, ее захлестнула волна облегчения. Он не узнал ее. Он подумал, что она просто потерялась и что еще лучше, он думал, что она человек. Но почему тогда ее появление заставило его заикаться?

— Я просто гуляю, — улыбаясь, ответила она, стараясь успокоить его. — Услышала звук твоего топора и последовала на шум.

— А. — Мужчина слегка расслабился и нерешительно улыбнулся в ответ. Его пальцы нервно теребили копну его волос.

— Ты, должно быть, деревенский дровосек.

— Д-да, это я. — Он уставился на нее.

Неуютная пауза затянулась и Юки-онна почувствовала, как ее сердце ухнуло вниз. Она все делала неправильно, она понятия не имела, что ей делать и говорить. А молодой мужчина, похоже, и не хочет с ней разговаривать вовсе. Она оторвала его от работы, и сейчас он просто ждет, когда она уйдет, чтобы он мог вернуться к ней. На ее лице отразилась печаль, когда она поняла, что ее мечты ускользают от нее...

— Ты наверно очень занят. Прости, что побеспокоила, — тихо произнесла она. И развернулась, чтобы уйти.

— Нет, стой! — Его голос, в котором все еще слышались панические нотки, заставил ее обернуться. На его лице мелькнул испуг. — Я... прости, я был груб, это все потому, что здесь обычно никого нет... особенно... девушек... и я никогда не видел тебя в деревне, а я уверен, я бы тебя запомнил... — Он шумно сглотнул и замолчал. А затем, к ее удивлению, он выпрямился и отвесил ей глубокий поклон. — Приношу извинения... пожалуйста... ты меня совсем не отвлекаешь. Не надо уходить... если не хочешь...

Юки-онна почувствовала, как на ее лице расцвела улыбка, а в груди словно зазвенели колокольчики. — Если ты не возражаешь...

— Нет! То есть, я хочу сказать... — Мужчина снова покраснел, и к своему изумлению Юки-онна обнаружила, что она смеется — и это был незнакомый звук, полный счастливых ноток. Это было так не похоже на все, что у нее было до этого, на все, что она чувствовала до этого.

И это было прекрасно.

Молодой мужчина с изумлением смотрел на нее. А затем застенчивая улыбка появилась и на его лице, он начал слегка посмеиваться, а потом и вовсе расхохотался. — Простите меня, — произнес он, наконец, — я не представился. Меня зовут Шин.

— А мое имя, — ответила Снежная Женщина, счастливо улыбаясь, — Юки.

Шин смотрел на нее своими синими глазами цвета летнего моря. — Какое красивое имя...

* * *

— Масакадзу, мой дорогой друг, ты пришел. — Юки осторожно прошла от двери маленького домика к краю поляны, держа у груди крохотный сверток.

Тенгу выступил из тени вишневого дерева, его черные глаза сверкали на солнце. — **Как я мог не прийти, когда твоя радость чувствуется во всем Ками-мире?** — Он вытянулся вперед, а Юки протянула к нему сверток. — **О, какое прелестное дитя. У нее твои глаза.**

Юки ослепительно улыбнулась. — В тот день, когда я вышла за Шина, я думала я не могу быть счастливее, но когда родилась она, я почувствовала... я даже не знаю, как это описать. Словно я хочу выплакать все слезы в мире, но только не из-за печали. Мне казалось, у меня сердце разорвется от чувств.

Масакадзу кивнул. — **Понимаю.**

Она посмотрела на спящее лицо своей новорожденной дочери, ее глаза сверкали от слез. — Как же ты можешь понять, Масакадзу, если я сама не могу понять этого? Шин... а вот теперь и моя... моя дочка...

Теплые слезы заструились по ее лицу, и несмотря на то, что она улыбалась, что-то похожее на панику мелькнуло в ее глазах. — Это вот так смертные ощущают любовь? — тихо произнесла она. — Как же они с этим справляются? Это такие... сильные, громадные эмоции. А еще... я чувствую, что предпочту умереть, чем перестать их ощущать. — Она бросила на тенгу короткий взгляд, полный изумления. — Как я вообще раньше существовала без них?

Тенгу не отвечал. Но в его глазах мелькнуло беспокойство, когда он наблюдал, как прежде бессмертная ныне качала свое дитя.

— **Твой муж возвращается,** — произнес он наконец. — **Мне пора уходить.**

Юкки рассеянно кивнула, улыбаясь.

Масакадзу склонил голову набок, словно прислушиваясь, в его глазах мерцнули искорки. — **Он, кажется, очень вымотан,** — весело произнес он. — **Он тебе подарочек несет**.

Юки уставилась на тенгу с притворным испугом. — А, ты сейчас испортишь сюрприз, — шутливо произнесла она. — Кышь отсюда!

Масакадзу хихикнул и поклонился. — **До встречи, мой друг.** — Размытое движение — и он исчез.

Шин появился на краю леса на маленькой полянке спустя пару мгновений, в руках он тащил большой, грубый сверток, завернутый в грубую ткань. Он увидел Юки, стоявшую под вишневым деревом, солнце, пробивающееся сквозь листву, создавало на ее лице рисунок из пятен, на его лице сразу зажглась улыбка, правда с примесью беспокойства.

— Юки, тебе не стоило выходить так скоро, прошло лишь два дня! Тебе надо отдыхать.

Юки улыбнулась, когда ее муж поставил сверток на землю и подошел к ней. Он обнял ее хрупкую фигурку, и взглядом разрывался между своей женой и новорожденной дочерью.

— Я в порядке, Шин, — нежно произнесла она, положив голову ему на плечо. — К тому же солнышко сегодня так греет, а лепестки вишни такие ароматные, и я захотела вынести малышку наружу и порадовать ее.

Шин понятливо кивнул, наслаждаясь присутствием своей милой прекрасной жены и дочери — вот она его семья, в его руках. Затем, он, наконец, выпустил их и отступил назад, улыбаясь довольной улыбкой, словно ребенок в свой день рождения. — Я сделал кое-что для тебя, — сказал он, — и для ребенка.

— Что это? — спросила Юки, улыбаясь на его воодушевление.

Он встал на колени и осторожно развернул свой большой сверток. Внутри оказалась колыбелька, аккуратно вырубленная из цельного куска дерева, хитро украшенная цветами и птицами. А изголовье украшал длиннохвостый феникс.

— О, — произнесла Юки, неспособная произнести больше ничего, и снова изумляясь той удивительной боли, которая наполнила ее.

— Нравится? — Шин провел рукой по своим взъерошенным темным волосам, в его синих глазах мелькнуло беспокойство. — Я закончил ее утром. Я делал ее с тех пор, как мы об этом узнали. Больше всего времени заняло украшение. Я никогда ранее не делал столько резьбы...

— Она прекрасна, Шин, — прошептала она. — Безупречна.

Тревога на лице Шина растаяла и он просветлел. Он встал, обнял ее и нежно поцеловал в лоб, мозолистыми пальцами аккуратно отодвинув ее черные шелковистые волосы с ее лица.

— Тогда я счастлив, — просто ответил он. И это заявление значило больше, чем эта люлька, и сердце ее запело.

— Я люблю тебя, Шин.

* * *

Снаружи тихо падал снег, покрывая сумеречный лес белым покрывалом с оранжевыми пятнами от заходящего солнца. Юки сидела рядом с очагом, наблюдая за побулькивающим котелком, и деловито, практически неосознанно, пришивала мягкий белый кроличий мех к выделанной темной коже. Иголка, казалось, летала в ее изящных руках, прочная нить стелилась за крошечным серебряным острием, когда оно протыкало мех и кожу, соединяя их с предельной точностью.

Дверь неожиданно распахнулась и в дверной проем ввалилась покрытая снегом, тканью и мехом хихикающая парочка. Та, что был поменьше, остановилась, а затем без всякой паузы рванула к Юки, которая еле успела отложить шитье и поймать маленькую девочку в свои руки.

— Мамочка! Ты должна посмотреть на то, что мы сделали!

— Хару, ты трясешь снегом на маму. И на ее рукоделие — оно все промокнет. — Старшая девочка смотрела на свою младшую сестренку, а та аккуратно стряхнула с себя снег.

— Все в порядке, Натсу-чан, ничто не пострадало. — Юки встала, держа маленькую девочку за руку. — Так что вы сделали?

Маленькая девочка засмеялась, когда Юки усадила ее рядом с дверью и начала аккуратно снимать ее зимние одежки. — Мы с Натсу сделали снежную женщину, — ответила она.

Юки замерла на мгновение, ее глаза слегка расширились, в то время как руки продолжали раздевать дочку. — Неужели, — нерешительно произнесла она.

— Ты должна посмотреть, мамочка, — возбужденно произнесла Натсу, на мгновение забыв о роли старшей сестры. — Мы слепили снег очень плотно, так, как ты нас учила! Она совсем твердая и больше меня! — Она подняла руки надо головой, чтобы продемонстрировать насколько большое получилось ее создание. — Ты посмотришь?

— Уже темнеет, — растерянно ответила Юки. — Возможно завтра.

Натсу приуныла, и Юки улыбнулась, погладив свою старшую по темным волосам. — Она же не растает за ночь, — успокаивающе произнесла она. — Я посмотрю на твое снежное произведение завтра утром.

— Хорошо, мама. — Натсу повесила мокрую одежду на ограду камина и принюхалась к кипящему горшочку. — Ммм, пахнет вкусно, мам.

— Сядем ужинать сразу же, как папа вернется. — Юки повесила мокрую одежду Хару рядом с одеждой Натсу и подтолкнула младшую девочку к ее старшей сестре. — А тем временем, переоденьтесь в ваши ночнушки, девочки.

— Да, мамочка.

— Да, мам.

Скоро вернулся Шин, его щеки покраснели от холода. Когда он вступил в дом, отряхивая свои волосы, Юки поприветствовала его своим привычным уже особенным способом. Шин зарделся еще больше от несдержанного приветствия жены, коротко отметив, что девочки находятся в безопасности за дверью большой комнаты, которую он пристроил к своему маленькому домику. Они готовились ко сну и их хихиканье просачивалось сквозь деревянную перегородку.

— Если бы я знал, что эта небольшая перестройка позволит тебе приветствовать меня так каждый день, — сказал он, и в его синих глазах зажглись игривые искорки, когда он обнял ее, — я бы пристроил эту комнату уже давно.

Юки засмеялась и «поприветствовала» своего мужа снова.

Позднее, когда девочки уже спали, парочка сидела в тишине и тепле и наблюдала за угасающим камином. Юки сидела и что-то бормотала во время шитья, периодически бросая взгляд на Шина, который что-то строгал и тоже посматривал на нее с мягкой улыбкой на лице.

— О чем ты думаешь? — спросила она, когда обнаружила, что он снова поглядывает на нее.

— О тебе, — ответил он.

Юки улыбнулась и снова уткнулась в шитье, чтобы спрятать румянец, так легко заигравший на ее бледных щеках.

Шин нежно улыбнулся ей в ответ. — Так странно, — произнес он, и взгляд его стал задумчивым. — Иногда, когда свет от камина исчезает, и я смотрю на тебя, я вспоминаю...

Он прервал фразу, и Юки подняла голову. — О чем? — спросила она.

Синие глаза Шина на какое-то время еще смотрели куда-то вдаль, но потом он моргнул, потряс головой и посмотрел на куклу, которую вырезал. — Ни о чем, — ответил он. — Так, давнишний сон.

— Расскажи, — попросила Юки, продолжая аккуратно шить. — Ты же знаешь, мне нравится слушать тебя.

Шин вздохнул и издал смешок. — О, это было давно, за годы до того, как я встретил тебя. Иногда мне кажется, что он полностью стирается из моей памяти. — Он в задумчивости посмотрел на нее. — И странно то, что я помню это очень ясно, особенно вот в такие вот ночи, когда падает снег... и я вижу тебя в свете угасающего огня...

— Мм? — Юки завязала узелок на нитке, которой шила и аккуратно откусила лишнее, а затем выставила вперед маленький плащ, чтобы полюбоваться своей работой. — И что же это? Я теперь умру от любопытства.

Его взгляд снова отдалился, когда он стал смотреть на угасающий огонь. — Ну, это было тогда, когда я был учеником старого лесоруба Митаги. Была жутко холодная зима, дров не хватало. Митага и я пошли поискать новое место, где можно рубить дрова. — Улыбка с лица Шина стерлась, в глазах заклубилась задумчивость. — Мы попали в жуткую вьюгу. Снег падал и падал, снежинки были тяжелыми и большими, и в итоге мы заблудились. Мы, кажется, пробродили несколько часов, нас пронизывал холод, и, в конце концов, мы нашли старую заброшенную хибару, где мы и укрылись, чтобы переждать вьюгу. Этот домик укрывал нас от бури, но не от холода...

Юки опустила руки. Она медленно подняла взгляд от своего шитья, в ее морозно-синих глазах заплескался ужас, когда она поняла...

— Было так холодно... так холодно... — Голос Шина был тихим, смотрел он снова вовнутрь себя, извлекая воспоминания. — Мы рассказывали друг другу разные истории, чтобы не дать уснуть, мы очень боялись заснуть... Но бесполезно. Митага был стариком и он закрыл глаза, несмотря на все мои попытки, не дать ему уснуть. А затем наверно я тоже уснул... и мне снился сон...

Нет, — произнесла Юки, но мольба вышла беззвучной, и Шин не услышал ее. Ее руки онемели, в глазах потемнело, сердце стучало так, что отдавало глухими ударами прямо в уши... Ей хотелось вскочить, подпрыгнуть к нему, крикнуть ему, чтобы он замолчал, чтобы не произносил таких слов, но она не могла ни пошевельнуться, ни крикнуть... Остановить было ничего нельзя...

— В моем сне буря снаружи внезапно утихла. Дверь хижины отворилась и... в дверях стояла женщина. Ее кожа и волосы были белыми, как окружавший ее снег, она была высокой и красивой настолько, что я сразу понял, что она не человек...

Нет... Беспомощные слезы наполнили глаза Юки, потекли по щекам, ее лицо перекосилось, когда она почувствовала, как теплая струйка на ее коже внезапно похолодела...

— ...она скользнула к нам, не двигая ногами. Не уделив мне даже взгляда, она склонилась над Митагой и протянула свои белые руки к его груди. И вскоре его кожа посинела, он замерз до смерти.

Голова Юки закружилась, когда кровь отлила от лица. А вернее, кровь покинула ее целиком, исчезла, оставив ее пустой. Слезы на ее белом лице превращались в лед...

— А затем она повернулась ко мне... — Шин глубоко вздохнул, все еще глядя на угасающий огонь. — Не могу описать ее лица. На какое-то мгновение я подумал, что она и меня убьет, но она просто опустилась рядом со мной на пол и смотрела на меня. Я если бы и хотел сбежать — не смог бы... Мои суставы окоченели, я видел иней на своих ресницах, на своих щеках... Одно ее касание и все. Это был кошмар, я был готов умереть...

Замерзающие слезы превратились в лед и искрящимися осколками упали вниз...

— А затем... — искра удивления пронеслась по лицу Шина, — ...ее холодное выражение лица смягчилось и она почти улыбнулась. Она потянулась и дотронулась до моего лица кончиками своих пальцев, но вместо того, чтобы заморозить меня, я почувствовал, как холод покидает меня, я почувствовал, как мои конечности оттаяли и в них снова потекла жизнь... А затем она встала и заговорила и ее голос был подобен ветру среди кристаллов...

Затуманенные синие глаза Шина сверкнули, когда он смотрел на догорающие угли. — Она... она взяла с меня обещание, что я никому никогда не расскажу, как она пришла ко мне и как она сохранила мне жизнь. — Шин закрыл глаза, защищая их от жара, исходящего от камина.

— А... — тихо произнес он, — а я забыл.

Юки дрожала от отчаяния, когда необдуманные слова ее мужа разбили последний кусочек так тщательно сплетенного ею заклятья смертности. Она чувствовала, что меняется, ее человечность слезала с нее, словно старая кожа.

— А потом она исчезла, также тихо, как и появилась... — Шин открыл глаза. — А когда я потом очнулся, было уже утро. Старик замерз до смерти ночью, а мне остался только странный сон...

Тишина.

— Шин...

Теперь, когда все разрушилось, она смогла выдохнуть его имя вместе со своим ледяным дыханием. Шин оторвал взгляд от очага, от своих воспоминаний и, ежась, повернулся к ней.

Его глаза широко распахнулись, когда он увидел ее, высокую и светящуюся белым, стоявшую там, где до этого сидела лишь миниатюрная женщина с румяными щеками и пышными черными волосами, терпеливо шьющая зимнюю одежду для своих драгоценных дочерей.

— Это не сон, — хрипло прошептала она, ледяные слезы наполнили ее морозно-синие глаза и покатились по щекам. — Это был не сон.

Кукла и нож для резки дерева выпали из рук Шина. — Юки...? — На его лице отразилась ужасная догадка.

Юки-онна сжала свои белые кулаки от злости и скорби, она испустила отчаянный крик: — Ты обещал... — Тихо продолжила она, — Ты обещал никому не говорить... ты дал клятву... Сила твоей клятвы привязала меня к этому месту, позволила мне быть с тобой, позволила мне стать твоей женой...

Шин побледнел и протянул вперед дрожавшую руку. — Юки...

Юки-онна резко отвернулась от него и уперлась взглядом в стенку, за которой спали ее дочки. Она вздрогнула и испустила тонкий пронзительный стон. — О, мои малышки... — всхлипнула она. — Я потеряла вас..! — Она повернулась к Шину, ее гладкое белое лицо было перекошено гримасой отчаяния. — Я потеряла всех вас!

Мозг Шина оцепенел, а чувства кружились словно в хороводе. Он страстно желал что-то сказать, взять назад слова, которые он произнес по забывчивости, которые погубили его мир, но было слишком поздно, страх и горесть не имеющие отношения к сверхестественной природе его жены наполнили его душу.

— Ты предал меня, — резко произнесла она, поднимая взгляд, чтобы увидеть его искаженное болью лицо. — Ты нарушил свою священную клятву. И теперь мне придется уйти.

Уйти... Шин отчаянно пытался встать, но обнаружил, что окоченел и не способен двигать ногами. — Нет... произнес он.

За спиной Снежной Женщины открылся сверкающий портал, она медленно двигалась к нему, чувствуя притяжение Ками-мира. — Вырасти моих детей, Шин. — Ее лицо было устрашающе спокойным, несмотря на яркие кристальные слезы, которые продолжали катиться из ее глаз. — Клянусь, если с ними что-то случится, я приду к тебе сквозь бурю. И я не буду колебаться и завершу то, что не сделала много лет назад.

И когда портал поглотил ее, она увидела, как он рванулся, пытаясь встать в отчаянной попытке удержать ее от исчезновения, споткнулся, его руки тянулись к ней, его синие глаза цвета летнего моря были полны невысказанной боли...

— Юки....

Она слышала его голос, а мир смертных исчезал.

— Не покидай меня...

* * *

Не покидай меня...

Когда изображение в зеркале растаяло, Юки-онна почувствовала, как по щекам снова заструились слезы.

— Ох, Шин...

И хотя ее голос был шепотом, но он был пронзителен, словно пытался вернуться назад сквозь века, сквозь миры, чтобы достичь ушей уже давно умершего смертного мужчины.

— Шин, любимый мой муж. Прости меня...

* * *

Ранма, сидя на валуне рядом с ярким пламенем походного костра, подкинул еще одно полено в огонь, взметая искры и золу в ночное небо, и протянул ладони к теплу.

Ничего. Тепло костра не достигало его.

Он вздохнул, бросил взгляд на маленькие палатки, сгрудившиеся вокруг, в которых похрапывали его друзья. К сожалению, они спали не бесшумно. Он слышал храп Куно, почти приглушенный тяжелой материей палатки.

На его лице возникло подобие улыбки. Ну, по крайней мере, слушать храп Куно было приятнее, чем его бесконечные напыщенные речи и причитания по поводу грусти его «возлюбленной богини с косичкой». Ранма был вынужден терпеть постоянные насильные попытки Куно утешить его, который думал, что «она» ревнует, заколдована и так далее. Кендоист не переставал бормотать, говорил, что, несмотря на то, что они отправились спасать его прекрасную таинственную Акане Тендо из когтей злобного дракона, «она» не должна бояться, что его любовь и преданность к «ней» стали меньше.

Ранма фыркнул. Если бы только это, — подумал он. Как будто этого было мало, Куно вбил в свою тупую голову, что он и Рега...

Ранму передернуло, и он старательно отогнал эти мысли. Каждый раз, когда Куно открывал рот, Ранма страстно желал заткнуть его стремительным ударом в лицо. Но если Куно терял сознание, это означало, что кому-то придется нести его, а это был труд, который Ранма не хотел вешать ни на себя, ни на кого-то еще.

Ну, по крайней мере, похоже, храп Куно не беспокоит остальных. Они и путешествуют то менее двух дней, а уже полностью измотаны из-за разреженного воздуха, из-за ходьбы по дикому лесу и горам, о существовании которых большая часть мира даже не подозревает.

Ранма встал, отряхнул руки и медленно побрел к склону крутого холма, стоявшего рядом с лагерем. Когда он уже довольно далеко отошел от круга тепла и света, даваемого костром, он поднял голову и посмотрел в ночное небо. Несмотря на холодный горный ветер, трепавший его за рубашку и штаны и выбивая огненные пряди прямо на лицо, несмотря на мурашки, он держал руки свободно по бокам. Ему не нравилось ощущение скрещенных рук на груди, даже если это сберегало часть тепла, поскольку это напоминало ему, что он застрял в женском теле.

Как же давно он не видел столько звезд. Он и забыл как это красиво. Какие они яркие и холодные... и каким маленьким он себя чувствует, глядя на них. Дома, огни Токио затмевали почти все звезды, кроме самых ярких. Но здесь, в нетронутой дикой местности Китая Млечный Путь простерся над ним, вытянувшись сверкающей дорожкой в огромном черном пространстве.

Внезапно он почувствовал чье-то присутствие —  кто-то неслышно карабкался за ним на холм.

— Эй, Ранма.

— Рега, — Ранма не отрывал взгляда от ночного неба.

Рега подошел ближе, он дрожал и обхватил себя руками, чтобы согреться. — Ты что творишь? Тебе, что — не холодно? Замерзнешь, если не вернешься к огню.

Ранма фыркнул. — Да без разницы. Я все равно не могу почувствовать тепла. Это дурацкое заклятье холода не дает проникнуть теплу сквозь мою ауру.

— Ох. — Рега от неловкости заткнулся. — Так... тебе все время холодно?

— Нет, не все время. Только когда я не двигаюсь и не генерирую свое собственное тепло.

— А...

И они оба уставились на звезды.

— Так... Я хотел спросить тебя... — Рега прокашлялся и с тревогой посмотрел на Ранму, — Ты... ты помнишь ка...

— Помню.

Рега клацнул зубами, оборвав фразу на полуслове.

Тишина, если не считать унылого завывания ветра и потрескивания костра. Тьма, окружающая силуэты китайских гор, окружавших их со всех сторон.

Ранма вздохнул и взглянул на Регу. — Так чего ты потащился за мной, а? Тебе что, здесь не холодно, вдали от огня? Почему бы тебе не поспать немного, как остальным? Завтра предстоит длинный путь.

— А, может, я не хочу спать, — попытался защититься Рега. — В отличие от вас всех я привык к переходам на длинные дистанции по пересеченной местности. И я совсем не устал.

Ранма пожал плечами и снова уставился в небо. — Ну и радуйся.

Рега от разочарования скрипнул зубами. — Да ладно, Ранма, заканчивай. Хватит хандрить словно... словно это не ты!

— Ну, да, наверно можно сказать, что последнее время я был сам не свой.

Рега нахмурился. — Ранма, не смешно.

— А то я не знаю.

Рега посмотрел на Ранму. Проклятое девичье тело его друга казалось таким бледным и хрупким в звездном свете, несмотря на жесткое выражение лица... Если бы он не знал Ранму, не знал о его проклятии, он бы не смог бы указать на разницу между ним и настоящей девушкой. Эта мысль напугала его. Он не мог не вспомнить тот случай, когда Херб плеснул в Ранму из Тиисуйтона... Тогда, как и сейчас, ему была невыносима мысль, что Ранма застрял в теле девушки навсегда. Потерять своего любимого спарринг-партнера, единственного парня в округе, который мог заставить его попотеть в схватке, было для него прямым путем к депрессии и отчаянию, которые неизменно последовали бы за такой катастрофой...

Рега не мог позволить, чтобы это случилось. Тогда, когда они боролись с Хербом, он рисковал жизнью, прыгая по обрушивающимся склонам, чтобы вернуть Кайсуйфу — магический чайник, единственную вещь, способную нейтрализовать эффект Тиисуйтона. Провал сомкнулся над ним, и он бы умер, если бы не его Баксай Тэнкэц — прием, позволяющий разрушать камни одним касанием, и именно он позволил ему пробить путь на поверхность. Но это того стоило, он это понял, как только увидел Ранму снова в своем теле.

А сейчас он не знал, как ему помочь. Он не мог помочь ему, когда он застрял в Некокене, и он не может помочь ему сейчас — с этим заклятием холода. А он пытался. Его голова до сих пор была забита всякими кандзи, из-за того, что он прочел целую гору документов в библиотеке Кинтаро-сенсея, пытаясь найти исцеление...

— Я все еще чувствую его, — глухо произнес Ранма, прерывая размышления Реги.

Рега моргнул, и удивленный тем, что Ранма заговорил, переспросил: — Что?

Ранма сжал кулаки. — Он все еще внутри меня, Рега. Некокен. Кошачья душа. Ну или что там Демонический кот засунул в меня, когда я был ребенком. Оно было во мне все это время, просто ждало, пока я... пока сойду с ума...

Рега опустил взгляд с неба и закрыл глаза. Костяшки его изящных кулачков побелели.  — Он все время был внутри меня, Рега, я просто не знал об этом. Но сейчас я знаю. И могу распознать его, потому что помню... помню, как я ощущал себя... как я... мыслил когда находился под воздействием Некокена, и я чувствую это и сейчас. И я знаю, что это такое. И... это пугает меня до чертиков.

Рега молча смотрел на своего друга, не зная, что ответить на такое откровение. — Ранма...

— А что если пойдет дождь? Что если Шампу превратится в кошку и я... — Ранма замолчал и поежился, не желая даже продолжать эту мысль. Его лицо стало печальным. — Акане, — тихо с тоской произнес он, — она могла вернуть меня назад. Она умела позвать меня, разорвать связь с демоном. Кроме нее помогал только шок, когда я менял форму. Но Акане здесь нет, а я... я застрял.

Ужасно. Ранма боялся свалиться в Некокен снова. И Рега не мог винить его за это, поскольку похоже в тот раз Ранма выбрался лишь по счастливой случайности и при этом чуть не умер от истощения жизненной энергии, которую тянул из него демон. Но все же...

— Ты слишком много волнуешься, Ранма, — отрезал он. — Ну дождь. Если Шампу станет кошкой, я уверен, она не станет к тебе приближаться до тех пор, пока не вернется в свою форму. И мы идем спасать Акане, так что скоро она будет рядом с нами, так? А потом все будет в порядке.

Если не считать того, что ты останешься девчонкой, не стал добавлять он.

Но ему и не нужно было говорить. Он и так видел по тому, как Ранма оглядел себя, что его друг подумал о том же самом.

Ранма помолчал. — Да, — наконец сказал он. — Полагаю, ты прав. Шампу теперь не полезет ко мне, будучи кошкой.

Рега кивнул. — Ага. Точно. Я всю неделю был с ней и Муссом. Она правда хочет исправить то, что натворила.

Ранма развернулся и посмотрел вниз на лагерь, освещенный мерцанием костра. Лагерь представлял собой четыре палатки: одна для Куно, вторая для Уке и Набики, третья для него и Реги и четвертая для... Мусса и Шампу. — Я все еще с трудом могу поверить в то, что они помолвлены, — пробормотал он. — Но полагаю, это значит, что я соскочил с крючка. Даже немного странно, что она не прыгает на меня все время и не выкрикивает «Муууж!». Не то, чтобы я жаловался...

Рега согласно хмыкнул, проследив за взглядом Ранмы. — Да уж... У амазонок дикие законы. Поначалу Шампу не казалась счастливой, но за прошедшую неделю, когда мы все вместе перебирали эти манускрипты, кажется она действительно смягчилась по отношению к нему. Мне кажется это потому, что она действительно очень сожалеет о заклятьи крови, а Мусс не осуждает ее за это все время. Он просто подбадривает ее в ее попытках все исправить.

— Ну хорошо. — Ранма осмотрел неровную долину, прошелся взглядом по темному лесу, который они прошли этим вечером. Внезапно его глаза сузились, он выбросил руку вперед и указал куда-то в темноту за лагерем. — Смотри, Рега. Видишь это?

Рега, заинтригованный, посмотрел туда, куда указывал Ранма. Поначалу он не заметил ничего. Но затем, прищурившись, он увидел тоненький серый дымок, пробивающийся над деревьями дальше в долине. — Ага, — ответил он. — И?

— И кто же это развел костер здесь — посреди такой глухомани?

Рега выгнул бровь. За последние два дня он заметил, что Ранма время от времени бросает тревожные взгляды через плечо, что иногда он замирает на месте и вглядывается сквозь деревья... но он полагал, что это всего лишь небольшая странность, обусловленная тем, что тот находился ранее под действием Некокена. — Да ладно, Ранма, — ответил он, — не будь параноиком. Это может быть кто угодно. Кто-то из местной деревни разбил лагерь или что-то вроде.

Ранма затряс головой. — Неа. — Шампу сказала, что люди не живут в этих горах и что селяне не приближаются к этим местам, потому что они опасаются демонов, которые, как они полагают, живут здесь, — сухо констатировал он.

Рега почувствовал, как в животе что-то неприятно засосало. — И что это значит?

— Это значит, нас преследуют.

Рега резко поднял глаза и уставился на Ранму. — Чего? Ты серьезно что-ли?

Ранма уставился во тьму. — Угу. Это она, я уверен. Я то тут, то там ощущал присутствие, а иногда замечал размытое движение, но я сейчас уверен — это Колон. Она преследует нас с самой Японии.

Рега побледнел. — Колон? Не может быть! Ты уверен? — Когда Ранма кивнул, Регины глаза распахнулись. — И что она замыслила, как думаешь?

Ранма продолжил наблюдать за тоненькой, почти невидимой ниточкой дымка. — Без понятия. Я хочу сказать, ну что она может сделать теперь, когда я узнал ее замысел? И даже Шампу уже на нашей стороне. И сейчас выходит, что либо она беспечна, либо ей все равно, что мы о ней знаем. Она не посмела показаться, когда я был под действием Некокена, потому что я бы ее учуял, и она в курсе, что я жаждал ее на кусочки порвать. И мне кажется, что теперь, когда я вернулся... она попытается нам помешать спасти Акане.

Порыв холодного ветра пронесся по каньону, заставив их обоих поежится. — Так что ж нам делать? — спросил Рега, стараясь не стучать зубами, когда крохотные, колючие снежинки упали ему на лицо.

Снег?

Рега задрал голову. Странно... Откуда он?

— Нам надо быть начеку, — сказал Ранма. — Быть настороже. Утром поговорим с Шампу, посмотрим, что она нам скажет, может она поможет нам подготовится к тому, что старая карга может использовать против нас. Но все равно, надо быть готовым ко всему, поскольку эта ведьма вряд ли направит против нас то, о чем Шампу знает.

— Звучит... разумно... — Рега медленно моргнул и посмотрел на свою палатку, внезапно ощущая жуткое желание спать. Наверно пора лечь. В конце концов, завтра им действительно предстоит долгий путь, а с Колон слоняющейся неподалеку, ему надо быть начеку. Он попытался подавить огромный зевок, но не...смог... справится... Внезапно он понял, что его шатает. Как же он вдруг устал...

— Рега? — Ранма удивленно смотрел на него. — Ты в порядке?

Веки Реги налились свинцом. — Все нормально, Ранма, — пробормотал он, внезапно падая на колени. — Просто спать хочу...

Ранма опустился рядом с ним, синие глаза на девичьем лице смотрели с тревогой, он схватил Регу за плечи, чтобы не дать ему упасть. — Эй, что это с тобой? Не засыпай вот так, идиот!

Вместо ответа Рега упал Ранме на грудь. — Эй... Эй! — Ранма отклонил его назад, но Регина голова безвольно свесилась назад, а через мгновение закрылись и его глаза.

— Рега! — В злом крике Ранмы послышались нотки паники. — Очнись, идиот! Да что это с тобой? Проснись!  — Ранма принялся бить его по щекам — раз, другой, оставляя красные следы от своих изящных ладошек на щеках Вечно Теряющегося Парня.

Рега принялся тихонько храпеть.

— Рега... — Ранма смотрел на своего уснувшего друга с испугом и злостью. Неужели это проделки Колон?

Внезапно он почувствовал знакомый звоночек, предупреждающий об опасности...

Он развернулся, роняя бессознательного Регу на землю, группируясь в защитную стойку...

Снежная Женщина смотрела на него, ее холодное, потрескавшееся белое лицо не выражало никаких эмоций.

— Привет, Ранма, — тихо произнесла она. — Мы снова встретились.

~~Конец шестнадцатой главы~~

Примечание переводчика:
Здесь можно прочитать сказку/легенду о Юки-онне, впрочем, она достаточно близка к описанию в фанфике.
 
 
«« предыдущая глава ~~Ледяные сердца — главная~~ следующая глава »»
~~Ледяные сердца — мифология~~

Автор:
Krista Perry
krista.perry@attbi.com
http://www.akane.org/heartsofice/

Обсудить сам фанфик или его перевод можно на нашем форуме (но на форуме нужно зарегистрироваться ^^
Это не сложно ^_^)

Будем благодарны, если вы сообщите нам об ошибках в тексте или битых ссылках ^_^ — напишите письмо или на форум, или еще проще — воспользуйтесь системой Orphus

Ошибка не исправлена? Зайдите сюда. В этой теме я буду выкладывать те сообщения, из которых я не поняла, что мне исправлять