Перевод на русский —
Толокин Сергей aka Siberian Troll
Siberian-Troll@yandex.ru

Девочки Ранмы

Глава 9

Ранма следил за тем, как Аканэ грациозно скользила сквозь свои ката, в потоке непрерывного, отточенного движения, что текло столь же плавно, как и вода в реке. Движения ее несли в себе явный оттенок женственности, но столь же несомненно в них отражалась и мощь, ее ката являлись превосходной версией тех традиционных форм, преподанных ей ее отцом, каждый ее шаг был идеален, точен, и шел в нужный момент. И чем больше он смотрел на нее, чем сильнее становилось тепло, разливавшееся в его груди. Это было так, словно все эти движения, исполняемые ею, были лишь для него, будто в зале не было больше никого, будто он и не был заполнен учениками, внимательно следившими за нею.

И продолжая смотреть на нее, он приметил, как она периодически бросает на него быстрые взгляды. Он слегка покраснел, до глубины души благодарный тому, что находится довольно далеко от нее, и она не может заметить его смущения. С явным удовольствием он смотрел на нее еще некоторое время, прежде чем отвести от нее глаза. Он знал, что если и дальше продолжит так смотреть на нее, то просто не сможет сдерживаться и бросится на нее, обхватив обеими руками и целуя, забыв про все и не обращая ни на кого, кроме нее внимания. М-да, пожалуй, при наличии большого количества учеников-парней в классе это будет воспринято не совсем одобрительно.

Взгляд Ранмы блуждал по залу, нигде особенно не задерживаясь. Он приметил, что некоторые из учеников наблюдают за ней более пристально, чем другие, не отрывая глаз. Практически наверняка они влюблены в нее, и это было понятно. Ученики или ученицы в додзе всегда влюбляются в своих сенсеев, так же, как и школьники влюбляются в своих учительниц в школе. Бороться с этим просто бесполезно. Знание того, что у тебя просто нет никаких шансов, лишь усугубляет влечение. Именно так себя чувствовал ныне и он. Он отчаянно желал Аканэ. Он желал обнимать ее, целовать ее, раскрыть перед нею свои истинные чувства, любить ее и быть любимым в ответ. Он желал всего этого и даже больше. Но тихий голос внутри него говорил, что все это невозможно, что он не должен этого делать, что он ни в коем разе не должен вовлекать в это человека, доверявшего ему, давшему ему эту работу.

И продолжая исполнять свои ката, Аканэ бросала взгляды на Ранму. Глянув на него, он ощутила как ее сердце пропустило удар, она увидала, что он смотрит прямо на нее. Со своего места она видала, как его щеки чуточку порозовели, как будто он краснел неизвестно с чего. Помимо легкого румянца, она отметила, что в его глазах горела неутолимая страсть, которой ранее она в них никогда не видала, как будто бы он отчаянно желал ее. Именно так она и сама себя чувствовала. Она тоже желала его. Она желала быть рядом с ним, желала обнять его, ощутить на своих губах вкус его губ, и может быть даже...

Черт, да о чем она только думает?! Да как она вообще может думать о таком?

Но все эти ее мысли о пристойном, добропорядочном поведении, образе мыслей, были сметены всплывшим в памяти образом глаз Ранмы, горящих огнем. Может быть она здесь не единственная, кто думает об этом... Но когда она посмотрела на Ранму вновь, он больше не смотрел в ее сторону вообще, вместо этого предпочитая разглядывать зал, уделяя больше внимания ее ученикам, чем ей самой. Это наблюдение вонзилось в нее как раскаленный нож в сердце. Она заметила, что Ранма в основном смотрел на парней-учеников, как будто девушки вообще не стоили его внимания.

Печально вздохнув про себя, Аканэ продолжала дальше, обратив все свое внимание на портрет ее отца, висевший на стене. Если Ранма считает, что она не стоит его внимания, то и она не станет обращать на него внимание.

Ранма оторвался от учеников, и слабая улыбка приподняла один из уголков его губ. Он абсолютно точно знал причины, по которой все эти парни были столь увлечены Аканэ, те же причины, что и у него самого. Они тоже видели ее той же, какой ее видел он — прекрасной, волевой, грациозной, заботливой и более того, и это являлось основной причиной того, что они все не могли отвести от нее глаз — абсолютно недоступной. Она была человеком, которого можно было желать, но нельзя было получить, как нельзя дотянуться до звезд.

Улыбка его исчезла, стоило Ранме вновь глянуть на Аканэ. Она больше не обращала на него ни малейшего внимания. Он заметил, что ее взгляд прикован к картине, висящей на стене.

Наверное это ее отец, подумал он про себя. Вероятно именно тот самый тип мужчины, который ей требуется, и которого она желает. Может быть она желает, чтобы ее будущий муж был похож на ее отца. В конце концов, все девушки ищут себе парней, похожих на своих отцов.

Печаль охватила его. Скорее всего он вообще ни чем не напоминает отца Аканэ. С чего это ей вообще желать его? Он обзавелся детьми в столь юном возрасте, его жена покинула его, он просто не мог продержаться ни на одной работе дольше нескольких лет, были ли это работа сенсея или исполнительного директора компьютерной фирмы. И это лишь малая часть. Абсолютно ясно, что такой женщине как Аканэ просто не нужен в своей жизни такой парень как он, бабник-неудачник. По крайней мере именно таким он себя видел.

Взглянув на часы, висевшие на стене, Ранма обнаружил, что настало время забирать девочек из школы. Вздохнув про себя, Ранма встал из своей позы со скрещенными ногами, в которой просидел все это время, и поклонившись, сошел с матов. Аканэ развернулась к нему, не прерывая ката, все еще точные и изящные.

Он забормотал о том, что уходит за дочерями, и Аканэ легонько кивнула в ответ, прежде чем вновь всецело погрузиться в свое занятие.

И пока он направлялся к раздевалке, несколько женщин следили за ним во все глаза. Похоже, что в то время как внимание мужской части класса не отрывалось от Аканэ, женская часть исподтишка наблюдала за ним, о чем он не имел ни малейшего понятия.

Выходя из раздевалки, Ранма заметил, что ученики выстроились вдоль передней стены додзе, все полностью, включая Аканэ, выражая свое уважение друг к другу глубокими поклонами. Это занятие подошло к концу, тренировки окончились.

Ранма решил чуточку подождать, чтобы объяснить Аканэ, что он отправляется в школу за дочерями, вместо того, чтобы неожиданно взять и покинуть додзе.

— Домо аригато, сенсей — хором объявили ученики, кланяясь Аканэ, в то время как она поклонилась в ответ, тем самым объявляя об окончании сегодняшнего занятия. Один за одним ученики направлялись к раздевалкам, женщины к женской, мужчины к той самой, и которой только что вышел Ранма, и двигаясь мимо него, они кланялись и ему.

— Аканэ, — начал Ранма.

— Да?  — отозвалась она, идя к нему и одновременно вытирая пот со лба полотенцем, снятым ей со стойки. Ранма чувствовал легкий запах пота, исходящий от нее, и это будило вне страстное желание обхватить ее обеими руками, и притянуть к себе. Но он быстро изгнал эти мысли из своей головы.

— Мне нужно забрать моих детей, но я постараюсь вернутся как можно быстрее. — сказал он, слабо улыбнувшись. Ему хотелось сейчас исчезнуть куда угодно, лишь бы она не заметила, насколько страстно он желает вцепиться в нее.

Аканэ ощутила, как ее колени резко ослабели, стоило ей увидать его улыбку, адресованную ей. — Д-да. Конечно. Никаких проблем. Пожалуйста. Следующий класс будет еще не скоро.

— Не хотели бы вы сходить со мной? — спросил Ранма, сглотнув. В горле у него с чего-то пересохло, и чувствовал себя парнем, приглашающим девушку на их первое свидание. Вообще-то он и чувствовал себя приглашающим Аканэ на свидание, и поскольку он не встречался ни с кем уже довольно долго, но его вполне можно было назвать первым вновь.

Аканэ была чрезвычайно изумлена его словами. Она заметила, как он сделал глубокий вздох, прежде чем спросить ее, явно скрывая этом свою нервозность. Ей несколько польстило то, что Ранма нервничал, разговаривая с нею прямо сейчас. Но потом она задумалась над его предложением. Нет, она не могла этого. Просто не могла. Вспомнилась та сцена в ресторане, когда Укё целовала его. Она вспомнила вновь, какой идеальной парой они смотрелись. Аканэ не была той женщиной, что отбирает у других женщин их мужчин. Но вообще-то, тогда, он не ответил Укё взаимностью. Но она все равно не могла. Тот факт, что Укё и Ранма были любовниками все менял.

— И-извините... но я не могу,  — отклонила она его предложение, пытаясь не смотреть ему в лицо. Она знала, что, бросив хоть одни взгляд в эти прекрасные синие глаза, просто не сможет ему лгать.

— О..., — опечаленно отозвался Ранма, и депрессия постепенно одолевала его. Он так надеялся, что она скажет да. Он надеялся, что она отправится с ним, надеялся провести с нею еще немного времени. Но ему было ясно, что она этого не желала. Вероятно она вообще желала не иметь с ним никакого дела.

 — Ну... тогда мне стоит отправляться. — выдавив из себя улыбку отозвался Ранма, отчаянно пытаясь скрыть ту боль, что была причинена ему ее отказом. Увы получалось это у него плохо. Единственным, что не дало Аканэ возможность увидать это, стало то, что он уже повернулся к ней спиной.

Вздохнув про себя, Ранма пошел к выходу, — Ну ладно, я ушел.

Аканэ следила за тем, как он уходил, и его прощальные слова эхом бились в ее голове. Она боялась, что он больше никогда не вернется. Вообще. Одна мысль об этом пронзила ее насквозь. Рано или поздно он влюбится в кого-нибудь, и оставит ее позади, так и не воспользовавшуюся ни одной возможностью узнать его получше.

Аканэ довольно долго думала над этим, и когда она наконец решила воспользоваться подвернувшимся шансом, ослабив свою броню, Ранма уже ушел. Теперь, без него додзе выглядело таким пустым и одиноким. И она тоже. И не отсутствие учеников было этому причиной, но одна лишь мысль о том, что Ранмы больше нет рядом...

Не желая, чтобы все шло по тому самому пути, которого она столь боялась, не желая уступать Ранму Укё, и навсегда оставаться одной, Аканэ приняла решение. Она будет сражаться за него. Будет сражаться за его сердце. Твердо решив, что Укё его не получит, Аканэ вылетела из додзе, направившись к начальной школе Неримы, школе дочерей Ранмы.

Ранма расхаживал перед школой туда и сюда, когда невдалеке появилась Аканэ. Встав в нескольких метрах от него, она осознала, что он так ее и не заметил. Она следила за ним еще несколько секунд, любуясь на то, как он продолжал вышагивать, любуясь на то, как он грациозно и элегантно движется, плавно и легко шагая, и при этом ухитряясь выглядеть воплощением мужественности. Она следила за тем, как он нетерпеливо смотрит на свои часы, желая как можно быстрее встретиться со своими дочерьми.

Она так и стояла, уставившись на него, видя, насколько поглощен он своими дочерьми. Одна мысль о том, чтобы и самой обзавестись кем-либо, столь увлеченным их собственными детьми, и возможно даже и провести с ним всю свою жизнь, наполняла ее теплом изнутри.

— Ранма! — позвала Аканэ, шагнув вперед, и заулыбавшись, когда он наконец заметил ее. Ей пришлось проскользнуть мимо нескольких матерей, что тоже пришли сюда забрать своих детей. Она приметила, что несколько молодых матерей уделяли Ранме гораздо больше внимания, чем ей нравилось. Но она ничего не могла с этим поделать. В конце концов, Ранма же не был ее... парнем.

— Аканэ, — отозвался Ранма, направляясь к ней, грациозно избегая матерей, непроизвольно отметив, что помимо него, отцов здесь не было. Он отметил, что некоторые из матерей с вожделением пятятся на него, раздевая его своими глазами, к его глубокому недовольству. Но ему приходилось с этим мириться. Любое лицо противоположного пола считало его невыносимо привлекательным, что было вполне понятным.

Игнорируя бросаемые на него взгляды, он пробирался сквозь толпу, и мог поклясться в том, что не одна рука скользнула по его заднице или тело прижалось к нему, пока он двигался навстречу Аканэ, но он просто игнорировал это.

Ему хотелось развернуться, и сказать им всем раз и навсегда, так, чтобы они поняли, что он не какой-то там трофей. Что он не какой-то там милый мужчина, лакомый кусочек или объект для домогательств. Но у него просто не было времени, да и желания особого тоже. Он желал быть рядом с Аканэ, стоять рядом с нею, смотреть на нее. И тот факт, что она появилась здесь, внушал ему надежду на то, что и она испытывает к нему тоже самое.

— Что вы здесь делаете? — изумился он, заметив, что она все еще была в своем доги. Он осознал, что она должно быть спешила догнать его, даже и не позаботившись о том, чтобы переодеться. Несмотря на то, что она в любом случае была красавицей, вне зависимости от того, во что она была одета, ему нравилось видеть то что она обращает на свой внешний вид гораздо меньше внимания, чем все эти женщины. Ему нравилось знать, что Аканэ не была такой поверхностной и кичливой как эти, как будто она знала и так, что она красива, и ей не требовалось это чем-либо подчеркивать.

Аканэ была несколько более сурова к себе, подозревая, что выглядит она не очень, в своем все том же наряде сенсея и по прежнему мокрая от пота после занятий.

Ну и что, думала она про себя, как будто это имеет какое-либо значение. Он знает, что у меня не было времени на все это, и что я только что с занятия. Тем не менее, она безуспешно попыталась привести в порядок растрепавшуюся прическу, кончиками пальцев зачесав их назад.

Ранма смотрел на то, как она делала это. Ему нравилось то, что она даже и не попыталась вытащить гребень и заняться своим волосами всерьез. Это значило, что ее не особенно волновал ее внешний вид, что делало ее еще более желанной для него.

Еще издали он жестом предложил ей переместиться на игровую площадку, где народу было меньше, и они могли бы поговорить без помех. Он уселся на одну из качелей, и Аканэ заметила, что несмотря на то, что ему было уже под тридцать, лишь только усевшись на сиденье он как бы вновь стал молодым, беспечным парнем, буквально только что покинувшим школу.

— Я думал, что вы не можете.

—  Я ошиблась, — солгала Аканэ, — я лишь думала, что не смогу.

Но испытала приступ вины из-за того, что солгала Ранме. Но у нее была уважительная причина. Ей хотелось быть с ним.

Аканэ сила рядом с ним, на соседние качели, и воспоминания об ее детстве воскресли в памяти вновь, пока она покачивалась туда сюда, воспоминания об ней, и ее друзьях и подругах детства, пробуждал в ней желание качаться все дальше.

— Это место приносит массу воспоминаний, — заметила Аканэ, подняв глаза вверх, любуясь чистым, голубым небосводом, на котором не было ни малейшего облачка.

Некоторое время Ранма просто молчал. Казалось, что слова Аканэ подействовали на него не самым лучшим образом.  — Я предпочитаю не вспоминать об этом, — хмуро буркнул он.

— Что? — Аканэ изумилась до невозможности. Она понять не могла с чего это ему не хочется возвращаться, даже мыслями, к дням, когда он был юн. Детство это же просто здорово, те деньки, когда все они были беспечны, радостны, и всех забот-то было это поесть дома вовремя, лечь спать пораньше, и отправиться утром в школу.

— Но почему? — добавила она.

 — Я предпочел бы не говорить об этом, — отозвался он, опустив голову вниз и не смотря на нее, как будто стыдясь чего-то. Он явно был подавлен, одна лишь мысль об его детстве, казалось, вытащила из ниоткуда ворох эмоций, гнетущих его, и немалую в них долю явно занимал стыд.

Аканэ молчаливо изучала его, заметив, насколько быстро он изменился. Она почувствовала, что он просто игнорирует ее, но затем, припомнила ту книгу по психологии, говорившую, о том, что мужчины предпочитают умалчивать о своих проблемах, в то время как женщины предпочитают говорить о своих проблемах открыто.

— У меня было довольно тяжелое детство, — отозвался он.

— О?

 — В детстве меня постоянно били, — неожиданно сказал он. Он явно хранил это в себе довольно долго. И ему нужно было рассказать об этом кому-то. Кому-нибудь.

Аканэ не ответила ничего, она пыталась разобраться в своих собственных мыслях, роившихся у нее в голове. Вначале она ощутила к нему жалость и симпатию, но затем ее быстро вытеснила злость. Да как вообще можно было издеваться в детстве над столь заботливым и добрым человеком как Ранма? Да как такое вообще могло произойти? Почему? За что?

— П-ростите за то, что заставила вспоминать все это... — отозвалась Аканэ, искренне сочувствуя ему. Она боялась даже представить, через что ему пришлось пройти. Ей хотелось дотянуться до него и обнять его, попытаться его поддержать и утешить, но она просто не могла. Она не имела никаких прав, на то, чтобы сделать такое.

— Это был мой отец,  — сказал он, уставясь в пустоту.

— О, господи, — выдохнула она. Она не могла в это поверить. Она задавалась вопросом, сколько же боли до сих пор таилось в нем, сколько же страданий Ранме приходилось удерживать внутри себя. Вне всякого сомнения, больше, чем она могла себе представить, больше, чем она могла перенести. Но ей хотелось знать об этом. Ей хотелось знать о нем все.

Она попыталась представить сама, каково бы это было, если бы ее собственный отец, Соун, бил ее. Она гадала, могла бы она сама справиться с этим, могла бы она вырасти без его любви, без его поддержки, могла бы перенести еще ребенком без какой-либо возможности защитить себя.

— Он постоянно пил, практически без перерыва,  — продолжал Ранма, — И каждый раз, как только он напивался, он принимался меня избивать. Но потом уже, дальше он бил меня постоянно, даже тогда, когда он был трезв.

— О, боже, — выдохнула она вновь. Его слова будили в ней ужас, ей не хотелось ни слышать это, ни тем более представлять. Но она должна была с этим справиться. Печаль и горечь охватили ее, когда она думала о том, что ему пришлось пережить. Вне всякого сомнения это было ужасное детство, когда он боялся возвращаться домой из школы, страшась своего отца.

— Он избивал меня до крови,  — услыхал Ранма свои слова. Он не мог объяснить даже и самому себе, почему рассказывает обо всем этом Аканэ. Он не рассказывал об этом даже Шори, своей жене. Он так и жил, спрятав это глубоко внутри себя, стараясь не вспоминать от этом, и никто, кроме его матери, Нодоки, больше не знал об этом. Она бессильно смотрела на то, как ее муж избивал его, избивал в кровь, иногда доходя даже и до того, что хрупкие его кости не выдерживали и ломались.

Нодока отчаянно желала, всем сердцем, чтобы Генма, отце Ранмы, одумался, пришел в себя и наконец осознал, что он делает. Осознал, что дальше так просто не может продолжаться. И это все длилось до тех пор, пока она не выдержала, осознав, наконец, что он так никогда и не изменится. Но лишь когда Ранма оказался в больнице, с сердцем, проткнутым одним из нескольких сломанных ему Генмой ребер, и лишь тогда она обратилась в полицию.

— Мама наконец вызвала полицию, когда мое сердце было пробито, — сказал он на одном дыхании, и затем сделал глубокий вздох, собираясь продолжать. Он решил рассказать ей все сразу,  — тогда он окончательно потерял над собой контроль и сломал мне несколько ребер. Одно из них сместилось и пробило сердце. Потом прокол зарос, но так до конца и не излечился.

Аканэ задохнулась, услышав это. Она вспомнила, насколько тяжело он дышал после спарринга, и как она тогда не обратила на это никакого внимания. Она заметила тогда, что он выглядел гораздо более вымотавшимся, чем она, и дышал тяжелее, хотя и двигался меньше. Стыдясь за себя, она вспомнила, как настаивала на этом поединке, несмотря на то, что он ясно сказал ей, что предпочел бы не участвовать в нем.

Ранма держался за свою грудь, машинально и привычно прикладывая к ней руку. Несмотря на то, что эту его рану видно не было, она все еще кровоточила. Самой Аканэ хотелось завыть, стоило ей представить что могло бы произойти с ним во время их спарринга. Она понятия не имела о том, что у него проблемы с сердцем, но все равно заставила его сражаться, и он не сумел отказаться. Но что было бы, если бы оно не выдержало? Что было бы, если бы у него был приступ? Если бы он умер...

Рука Аканэ сжалась в кулак, костяшки ее побелели с натуги. Она злилась, злилась на себя за то, что причинила ему боль. Никогда ранее ей не приходила в голову мысль о том, что он может быть настолько... уязвим. Он выглядел таким крепким и сильным. Мысль о том, что за этим обликом может прятаться боль, мысль о том, что у него могут оказаться проблемы с сердцем, никогда не посещала ее, никогда не посещала никого, кто не знал его настолько близко.

Да какой отец мог сделать такое со своим собственным сыном? Ярость душила ее при одной мысли об этом. Она никогда не знала этого человека, но уже ненавидела его, ненавидела за то, что он сделал с Ранмой.

Отец Ранмы, Генма, был арестован, обвинен в убийстве. Он умер в тюрьме, закончив там свое жалкое существование. Ранма винил себя в его смерти, винил себя за то, что оказался в госпитале с ранами, которые не мог больше скрывать.

— Мой отец умер, — продолжал он безжизненным голосом, он почти не был слышен.  — В тюрьме.

Аканэ не сказала ничего. Она ненавидела этого Генму, человека, которого даже и не знала. Но затем, взглянув на Ранму внимательнее, она увидала, на его лице явное презрение, похоже, испытываемое к своему отцу. Но она так и не осознала, что на самом деле Ранма испытывал презрение к себе.

Но почему, господи, почему кто-то желал избивать Ранму? За что? Она задавала себе эти вопросы вновь и вновь, не находя ответа. Ей хотелось просить об этом Ранму, узнать что он сам думает об его причинах, но она удержалась, не желая приносить ему еще больше страданий.

— Я рад, тому что он умер, — сказал Ранма, — Я его ненавидел.

Но он никогда не ненавидел его. Он всегда винил себя в том, что его отец умер. Он ненавидел не отца, а скорее себя. Раз за разом он посреди ночи просыпался в холодном поту, мокрый от пота, пробуждаясь от преследующих его кошмаров, в которых его отец страдал за решеткой, умирая.

Его голос был холоден как лед, думала Аканэ, в нем не было ничего человеческого, никакой заботы. Но внутри себя она знала, что это вовсе не так, что у него доброе, любящее сердце, преисполненное тепла и сострадания. Она вспомнила тот огонь, пылавший в его глазах, когда он смотрел на нее тогда, пока она выполняла свои ката.

— Но меня это не волнует, — добавил Ранма, заканчивая возводить стену вокруг себя, стену льда. Он более не выглядел подавленным, скорее его вообще ничто не волновало, ни единой эмоции не выходило наружу. Его лицо не выражало ничего, ни радости, ни печали, ни горя. Вообще ничего. Лицо стоика, лед, камень, все эмоции выключены, подобно безжизненному роботу. Это были его проблемы. Аканэ о них было знать не нужно.

— Послушайте, — сказал Ранма, и голос его был практически неразборчив, — никто не знает об этом, даже мои дочери. Пожалуйста, не говорите им ничего. Это уничтожит их полностью, когда они узнают о моем детстве. Им не нужно этого знать.

— Не скажу ни слова, — пообещала Аканэ — Клянусь.

Ранма открыл рот, собираясь сказать еще что-то, но она так ничего и не услышала. Это было так, как будто он пытался подобрать себе правильные, верные слова, но просто не нашел ничего пригодного. Так, как если бы он желал рассказать ей о себе больше, но потом передумал.

И что-то ведь еще скрывается у него внутри, думала печально Аканэ. Какая еще ноша гнетет его? Да, внешне с ним все и всегда было в порядке, но под напускной маской, внутри, скрывалось столь многое… Похоже было на то, что он жил просто идеально. Но так просто не было. Он женился в юном возрасте, его жена бросила его, оставив его заботиться о двух дочерях-двойняшках, и теперь, сегодня, Аканэ узнала о том, что в детстве его еще и избивали и у него никогда не было отца, который бы любил его и заботился о нем.

И в это время школьный звонок наконец зазвенел, резко оборвав их разговор. Аканэ продолжала смотреть на Ранму, прыгнувшего на ноги и направившегося к школе.

— Вы идете? — спросил у нее Ранма, и в голосе его было тепло. Все ныне было так, будто их разговора и не было вообще, так, как будто они просто непринужденно поболтали о том, о сем.

— К-конечно, — отозвалась Аканэ, вставая с качелей. Она пошла к Ранме, внимательно изучая его, пока тот не смотрел на нее. Теперь она видела, что скрывалось в его глазах. Теперь она осознавала, что дети заставили его полностью забыть об его трагическом прошлом, заставили его радоваться, в том числе и радоваться тому, что все это осталось уже позади.

— Добровечер, Аканэ, — поприветствовала ее Мэгги, припомнив ту милую женщину, что помогала ей недавно и потом завтракала с ними. Она поклонилась ей и локоны ее волос, зачесанных назад, тут же свалились вперед, закрывая глаза.

— Привет, Мэгги, — отозвалась Аканэ, вежливо поклонившись столь хорошо воспитанной девочке. Никогда прежде она не встречала столь милого ребенка. Внутри себя она попыталась представить, каково это, растить столь миленькую, маленькую девочку, или даже двух, к примеру.

Ранма несколько удивленно уставился на Аканэ. Интересно, как именно она сумела разобраться кто из двойняшек кто? Она же и встретилась-то с ними всего пару дней назад… Все вокруг, и даже Шори тоже, с трудом различали двойняшек. Они выглядели одинаково. Но Аканэ, по какой-то причине они были разными, разными подобно дню и ночи.

— Добровечер, — громко и радостно заявила Джесси, подлетев к Аканэ, и обхватив своими руками ногу Аканэ, вцепившись пальцами в ее хакама.

— А я тебя помню! Ты помогала моей сестре, вот! — объявила она, и не менее оживленно добавила, — И завтракала с нами тоже!

Джесси невинно улыбалась Аканэ, так, как будто они были знакомы уже вечность. Аканэ и самой уже казалось, будто она давно знакома и с нею, и с Мэгги, присутствие девочек рядом с нею несло неведомое доселе чувство комфорта. При этом она чувствовала себя как-то так одновременно и странно и приятно, и ей просто не хотелось расставаться с ними. Ей нравилось чувствовать как маленькие ручки Джесси обнимают ее, так, словно она доверяла свою собственную жизнь в руки Аканэ, и это чувство странным образом обнадеживало ее. Никогда прежде в ее жизни не было никого, кто бы действовал так, будто бы зависел во всем от нее. Она чувствовала себя заботящейся о ком-то, и одни мысль об этом поднимала внутри нее волну тепла. Мысли о том, чтобы заботиться о ком-либо, и о том, что кто-то нуждался в ее в ее заботе заставляли ее желать этого и добиваться этого. Но почему же именно это дитя пробудило в ней подобные чувства? Они практически не знали друг друга, вообще, но все равно, несмотря на все это, им казалось, будто они знают друг друга всю свою жизнь. Она чувствовала, как ее неудержимо тянет к Мэгги и Джесси, тянет так, будто ей хотелось оставаться рядом с ними всегда.

— Простите, — сказал Ранма, стоило ему заметить, как Джесси впилась в хакама Аканэ. Он пытался говорить с Аканэ, одновременно пытаясь слушать рассказ Мэгги о том, как они провели день — Она у меня немножко порывиста.

Она была более чем порывиста. Она была неукротимой, была сгустком энергии, и теперь она тянула Аканэ в сторону детской площадки.

— Хочу на площадку! — объявила Джесси, сжимая руку Аканэ. Она была умненькой девочкой, и знала, что ей не разрешено отлучаться куда либо из поля зрения Ранмы без кого-либо опекающего ее. И поскольку Мэгги уже заняла папочку, но она вполне может забрать себе Аканэ и отправиться играть.

Аканэ уставилась на Ранму, не очень-то уверенная в том, что должна делать. Ей, конечно, хотелось бы, чтобы девочка порадовалась, но решать это было не ей. Ранма за нее отвечал, и Ранма должен был и принимать решения, а не она.

Быстрый кивок уверил ее в том, что все было в порядке. Воспользовавшись полученным разрешением, Аканэ сопроводила Джесси на площадку, уже заполненную матерями и их детьми.

— Хочу на качели, — выпалила Джесси, стискивая ее руку, командуя ей тем самым идти быстрее. Аканэ не могла не удивляться, откуда же это дите берет столько энергии. Даже не смотря на то, что сама Аканэ была в отличной форме, она чувствовала, что состязаться в энергичности и активности с девочкой было гиблым занятием. Она бы рухнула от истощения тогда, когда Джесси еще только разогревалась, приступая к более энергичным играм. Вне зависимости от того, как все дело обернется, Аканэ мысленно пообещала себе выложиться насколько сможет.

— Ладно, — отозвалась она, утягиваемая девочкой к калитке, что вела за заборчик. Судя по всему, скорости Аканэ не хватало даже для того, чтобы двигаться с этим ангелочком наравне, и она решила отпустить ее, позволив двигаться самой по себе. В конце концов, из виду она ее не упускала. Качели были прямо перед нею, и она четко видела и их, и все, что вокруг них находилось.

Пока Аканэ все еще шла к площадке, Джесси уже была там, резво раскачиваясь на качелях, а Мэгги мчалась к ним.

— Они обожают играть, — заметил Ранма, положив руку на плечо Аканэ. Сама Аканэ вздрогнула и сердце ее пропустило удар. Она чувствовала тепло его ладони даже сквозь плотную ткань своего доги. Но пролежала она там лишь пару секунд. Фамильярность заставила его сделать это, заставила его положить руку ей на плечо.

— Простите, — быстро сказал Ранма, несколько смущенный.  — Я не хотел этого делать. Привычка.

Это была привычка. Он обычно всегда делал это, стоя со своей матерью. Он клал руку ей на плечо, когда она следила за тем, как его дочери играют. Приходилось. С возрастом Нодока постепенно начинала слышать все хуже и хуже. Она все еще слышала, но не очень хорошо. С большим трудом она могла что-либо не смотря на лицо говорившего. Ранме приходилось класть руку ей на плечо, показывая ей, что он говорит с нею, так, чтобы она могла повернуться и увидать что именно он говорит ей. Теряя слух, Нодока выучилась читать по губам.

Это была привычка, думала Аканэ, приходя в ярость. Знала она такие привычки… Привычки лапать подвернувшихся под руку девушек. Один из коронных номеров всех этих ловеласов, считавших себя именно тем, что нужно одинокой девушке. Да, конечно, она жила одна, но это вовсе не значило, что она позволит ему воспользоваться этим.

— Это из-за моей матери,  — быстро добавил Ранма, прежде, ему она подняла руку, собираясь отвесить ему пощечину.  — Понимаете, мама плохо слышит, и я всегда кладу руку ей на плечо, когда собираюсь заговорить с нею. Она часто отправляется забирать детей из школы вместе со мною. Вплоть да недавнего времени. Простите, я не хотел ничего плохого…

Да, так оно и было. Несмотря на то, что масса женщин пыталась воспользоваться его одиночеством, он так и оставался одинок, с тех пор, как Шори покинула его. Да, все они считали его привлекательным, но его это не волновало. Он сам себя не волновал вообще. Ему требовалось лишь одно… мать для его дочерей.

Аканэ почувствовала себя донельзя смущенной. Она-то подумала о том, что Ранма завел привычку ронять свою руку на плечи девушкам, посчитала его ловеласом, увивающимся за ней. Да он и выглядел для нее ловеласом. Она молчаливо изумилась, со сколькими же он переспал, прежде чем наконец встретиться с нею.

— Ай, — пробормотала Аканэ, не испытывая никакого желания узнать ответ.

— Папочка! — донесся до них голос Джесси, — Подтолкни меня, ладно?

— И меня тоже! — вторила ей Мэгги.

— Сейчас подойду, — отозвался Ранма.

Некоторое время он смотрел на Аканэ, и лицо его было донельзя серьезным. — Аканэ, мои дети не имеют ни малейшего понятия обо всех тех трудностях, через которые мне пришлось пройти. Пожалуйста, пусть все так и останется.

И сказав это, Ранма отправился на площадку.

— Добрый вечер, — приветствовала Аканэ почтенную мать, приметив, насколько красивой она выглядела, невзирая на свой возраст. Помимо морщинок вокруг глаз и пары морщинок побольше, на лице, Нодока оставалась прекрасной. Она источала что-то такое… материнское, заставляя Аканэ вспоминать свою мать. Но все эти мысли быстро ушли, у нее не осталось так уж и много воспоминаний о ней. Ее мама умерла, когда она сама была еще маленькой девочкой.

Аканэ поклонилась, примечая тепло и дружелюбие, исходящие от Нодоки. Держалась она элегантно, с достоинством, подобно королеве, но ни от кого не отдалялась и была исключительно вежлива.

— Добрый вечер, — отозвалась Нодока, уважительно поклонившись ей, ее темно рыжие волосы развевались. Этот вечер выдался довольно ветреным.

— Меня зовут Аканэ, — произнесла она своим наиболее благовоспитанным тоном.

Автор:
"OneShot" Джеффри Кейт Вонг:
oneshot@ascensionet.com
Если вы нравится читать мои фанфики, сходите на:
http://www.rit.edu/~jkw7063/fanfic/index.htm
http://www.ascensionet.com/oneshot/index.htm