— Ранма-но бака!
— Сянпу no care!
(игра слов)

猫 女 の 心

(нэко-онна-но кокоро — сердце девушки-кошки)

Прелюдия:
ДЕНЬ ПЕРВЫЙ

Раннее утро. Только что встало солнце. На листьях деревьев, кустах и клумбах сверкают капли росы. От птичьего гомона воздух звенит, как струна. Велосипед легко катится по гладкому асфальту, иногда чуть вздрагивая на трещинах. Наездница крутит педали. Ей хорошо и весело оттого, что замечательный день только начинается, и сегодня предстоит ещё много-много всего. Она любит проноситься по улицам, лавируя среди прохожих, чтобы они оглянулись — "Нани? Кто? Что?" — а её уж и след простыл. Но сейчас она едет осторожно, ведь на обоих багажниках и в её руке — коробки и чашки с заказами. Как бы не расплескать!

Её зовут Сянпу. К несчастью, здесь, в Японии, это простенькое имя правильно никто выговорить не может. Все говорят "Шампу". Будто она флакон с жидким мылом! Поначалу её жутко это бесило. Сейчас привыкла. Она едет и напевает себе под нос:

Есть на свете цветок алый-алый,
Яркий, пламенный, будто заря.
Самый солнечный и небывалый,
Он Мечтою зовётся не зря.
Может, там, за седьмым перевалом
Вспыхнет свежий, как ветра глоток,
Самый сказочный и небывалый,
Самый волшебный цветок...

Закончится эта песенка — она начнёт другую. Потом третью. И так до бесконечности. Она знает множество песен. И совершенно не важно, что никто вокруг не способен понять слов. Ей это безразлично. Поёт она для себя. Просто с мелодией на устах веселее ехать.

Она остановилась у знакомой двери, нажала звонок.

— Аната-но delivery. Ваш заказ.

— Сугой, сугой, сугой! — запрыгала от радости похожая на маленькую девочку учительница мисс Ниномия. — Ты как раз вовремя! Мне пора на урок, а я голодная!

Мисс Ниномие Сянпу неинтересна: в бою она умеет оставаться абсолютно спокойной, и много энергии "ян" из нее не высосешь. А для того, чтобы обрести рост и тело двадцатисемилетней красавицы, энергии училке требуется ох как много. Берегитесь, несдержанные ученики!

Просыпается город. Японцы идут кто на работу, кто в школу... Ах! Это же Ранма! Чёрт подери, и опять вместе со своей наречённой Аканэ Тэндо. Ругаются, как всегда. Ага, сейчас она его портфелем... Конечно, он увернулся, он же такой ловкий!

— Ранма! — окликнула Сянпу, отпуская руль и размахивая рукой. — Нихао!

— Шампу... — попятился Ранма. — Не сейчас! Мы опаздываем! Аканэ, идём! — схватил Аканэ за руку и стремглав потащил прочь, чуть не волоча по асфальту.

Ну, вот, как всегда, разочарованно подумала Сянпу. Но почему? Почему Эта ему нравится, а я нет? Я же гораздо симпатичнее. Стройнее. И глаза у меня больше. А таких волос вообще нет здесь ни у кого. Может, он всё-таки, не любит блондинок? Знать бы наверняка. Я бы перекрасилась! К тому же, разве я не мила и не ласкова? А Эта всегда лупит его, почём зря. Но не может же быть, чтобы он был мазохистом! Он же воин... А если, всё-таки, мазохист, тогда мне придётся тяжко. Я просто не смогу мучать его так, как умеет Аканэ, потому что жалко! Может, я и эгоистка, но не бесчувственная.

Задумавшись, она поздно заметила громадную чёрно-белую тушу, выплывшую из-за угла. Туша была настолько широка в обхвате, что полпроулка перегородила.

— С дороги!! — закричала она, и тут же, вспомнив, что он не поймёт, повторила это на японском.

Но толстый панда Саотомэ-сан не прореагировал и на это. В последний момент ей, всё же, удалось вывернуть руль и избежать столкновения. У, Винни-Пух-переросток, подумала она. Только свиньи рядом не хватает! А кстати, и правда, что-то давно не видно свиньи... Не иначе, опять отправился в кругосветное путешествие из комнаты на кухню. Или в туалете застрял — дверь найти не может. И после такого про неё, Сянпу, ещё сочиняют анекдоты, что ей легче проломить стену, чем воспользоваться дверью. Узнать бы, кто распускает такие слухи, башку бы свернула.

Сянпу подъехала к белому зданию частной клиники.

— Аната-но delivery. Ваш заказ, — улыбнулась она.

— О, хоросё-хоросё! — заулыбался в ответ добрый доктор Тофу. — Сорэ-ва кими-но bowls. Вот твои чашки. Чисто!

— Зачем этот труд? Я сама могу мыть, — ответила Сянпу. Ей хотелось сказать, что доктор напрасно утруждает себя, но лучше выразить это по-японски она не умела. Доктор вообще был вторым по степени приятности человеком из всех, кого Сянпу знала в Нэриме. А на первом месте стояла Касуми, старшая дочь Тэндо. Вот, казалось бы, две родные сестры, Аканэ и Касуми, а какие разные! Одна милая и обаятельная, а вторая — вспыльчивая девица, которая постоянно бесится из-за пустяков, а потом вымещает зло на ни в чём не повинных кирпичах, макиваре и несчастном Ранме!

К семье Сандзёнинов Сянпу заезжать не любила. Глава семьи, Микадо, просто самодовольный козёл! Никогда и слова не скажет. Возьмёт тарелки, сунет пустые, да так презрительно, будто ты ему служанка. Тоже мне, звезда фигурного катания! Считает себя писаным красавцем. Куда ему до Ранмы! А его супруга Адзуса, когда выходит она, всегда пытается завязать светскую беседу. Трещит так, что в ушах звон стоит. Всё хвастает, какие милые вещицы заполучила в свою коллекцию и какие имена им дала. Денег немеряно, вот с жиру и бесится. Фигурально выражаясь, конечно. Сама-то она стройненькая и тоненькая, соплёй перешибить можно.

А вот тут на втором этаже живёт Мидори, воспитательница детского сада. До того хорошенькая, что в неё однажды втюрился старый хентайщик Хаппосай. Увы, они разошлись во мнении относительно воровства дамского белья. Мидори обожает Сянпу, непонятно почему, ведь та ей ничего хорошего не сделала. Часто зовёт к себе пить чай, и Сянпу, бывает, заходит, если заказов немного. С ней весело. Мидори обожает рассказывать про своих воспитанников, а они бывают такие забавные, эти малыши! Слушать можно до бесконечности. И она такая хохотушка. Начнёшь с ней смеяться, да и позабудешь, из-за чего. Да так уж ли это важно?

— Как дела? — спрашивает Мидори, открыв дверь.

— Блестяще! — улыбается Сянпу.

— Много работы?

— Сегодня — очень. Справлюсь, не первый раз.

— Заходи вечером на чай. Доброго пути!

— Cece. Цзай цзянь! Спасибо. Пока!

Быстро таяла стопка заказов, в судке на заднем багажнике позвякивало всё больше использованных чашек. Скоро она доставит проследнее блюдо, и можно будет возвращаться.

Она уже пристраивала велосипед в подставке у чёрного хода родного кафе, когда сзади услышала:

— Сумимасэн, мусмэ-сан. Тэндо додзё-ва доко да?

О, Сиванму, неужели... Да, он самый, Рёга Хибики, по совместительству ручная свинья этой несдержанной Аканэ. Вот, значит, куда он шёл в течение этой недели!

— Оя, Шампу! — обрадовался бедняга, когда она обернулась . — Покажи мне дорогу, кудасай.

— Идём, придурок, — вздохнула она. — В смысле, ико! А то ты ещё месяц не доберёшься.

По дороге Рёга рассыпался в извинениях, что отвлекает такую занятую девушку от более важных дел. Славный он, вообще-то парень. Стукнутый немножко, ну, а кто тут, в Нэриме, не стукнутый? Доктор Тофу, и тот... Эх, знать бы ей японский так, как Рёга! Тогда можно было бы попробовать просто поговорить с Ранмой. А у неё гладкие образные фразы родного языка в переводе на японский становятся неуклюжими и вымученными. Хуже всего было в самом начале, когда она вообще не знала ни японского, ни английского, а здесь никто не говорил даже по-китайски. Приходилось выражать свои чувства действиями, а это многим не нравилось. Какой она тогда была наивной, как многого не понимала! При этой мысли Сянпу невесело усмехнулась. Здесь, в Нэриме, всё гораздо сложнее, чем кажется на первый взгляд.

Вот и дом Тэндо. Рёга благодарно раскланялся и, не смущаясь Сянпу, маханул через забор. Сейчас, наверняка, залезет в пруд и в виде порося пойдёт ластиться к Аканэ. Сянпу же вошла открыто, через дверь. Китайские амазонки не таятся, когда не замышляют ничего дурного! К сожалению, Ранмы дома ещё не было. Не было и Этой. Не иначе, они после школы сидят где-нибудь в парке. Или в киношку закатились. В последнее время это случалось подозрительно часто, и с этим надо было что-то делать. Но... не сию минуту. В данный момент Сянпу не хотелось ничего такого предпринимать. И поэтому она немного посидела у Тэндо на кухне, поговорила с Касуми о кулинарии, а потом отправилась домой.

Досиделась, называется! Над Нэримой сгущались тучи. В самом прямом смысле. И, конечно, дождь застал в самый неподходящий момент, когда ни одного укрытия поблизости не было — только голые стены усадеб. Вот если добежать до угла... Нет, не успеть. Значит, всё. Мяу!

Она терпеть не могла превращаться в кошку, но проклятье Маоничуаня действовало с неотвратимостью снежной лавины, стоило лишь попасть на тело холодной воде. А дождь припустил не на шутку. Через пять минут шёрстка на спине промокла насквозь, лапы тоже. Наверное, сейчас я похожа на мокрую крысу, подумала Сянпу. Впрочем, со свойственным ей оптимизмом отметила она, это — ещё не самый худший вариант. Всего пару метров в сторону, и я могла бы быть уткой. А то и свиньёй. Брр-мя!

Вдруг она почувствовала, как её поднимают за шкирку.

— Дура! — произнёс резкий женский голос на её, Сянпу, родном языке. — Проклятье своё ведь знаешь, почему без зонта выходишь?!

Она только жалобно мяукнула в ответ.

— Сейчас, сейчас, — сказала Укиё Куондзи, злейшая соперница Сянпу и... единственная, кого она могла назвать приятельницей.

Десять минут спустя, приняв горячий душ, Сянпу с наслаждением разминала руки и ноги. Как приятно снова стоять прямо и быть нормального размера! Ранмы Саотомэ поблизости не было, и у них с Укиё отсутствовали основания для конфликта. Можно было просто поболтать и послушать хорошую — почти идеальную — родную речь.

— Всё хочу спросить, — поинтересовалась, между прочим, Укиё. — Только без обид, хай? Ты так гладко сейчас говоришь, а по-японски не можешь. Почему?

— М, попробую объяснить, — ответила Сянпу. Начертила соусом на одном из окономияки, что готовились на жаровне, простенький знак из четырёх черт: — Что ты думаешь, видя это?

— Тэн, — пожала плечами Укиё. — А по-китайски этот кандзи, кажется, звучит тянь. Довольно похоже, я бы сказала.

— Именно. Но я при виде этого ханьцзы сначала думаю... небо. А потом уж вспоминаю звучания.

— Три тысячи морских чертей и одна тухлая селёдка! Так ты свои родные языки неодинаково знаешь?

— Почти одинаково. И всё же, китайский — второй.

— Тогда тебе трудно дэс. В голове, наверное, всё путается.

— Конечно. Я ж не такая умная-способная, как ты!

— Так надо хотя бы учиться, в школу ходить! А ты только козни строишь!

— А кто меня возьмёт в школу? Мы гайдзины, иностранцы то бишь. Второй сорт! Нам учиться не положено...

Спокойный разговор постепенно перерастал в перепалку. Было уже недалеко и до драки.

— Слушай, ты бы уже шла! — сказала Укиё. — А то счас из-за пустяка подерёмся.

— Да, пойду. Рубашку и штаны я тебе потом принесу.

Дождь кончился. Сянпу отыскала свою до нитки промокшую одежду, увязала в аккуратный узелок. И задержалась у парапета на скальной террасе, откуда открывался великолепный вид на умытый дождём Токио. Она смотрела на панораму города, а память некстати рисовала совсем другие картины. Бескрайняя сверкающая снежная равнина, по которой так хорошо скользить на лыжах... Дремучий лес, настоящий, на много десятков вёрст в ширину и глубину... Залитая солнцем серебристая ковыльная степь... Поезд, яркой зелёной змеёй изогнувшийся на повороте Транссиба, когда два электровоза из последних сил втягивают его на заснеженную сопку... Далёкий город, где живут родственники отца... Сколько раз в детстве она порывалась отправиться на север, добраться до Рубежа и перейти Вспаханную Полосу! Но как объяснить, доказать пограничникам, кто она? Да и кто она, в конце концов? Коротенькая строчка в мамином паспорте. Имя, что она давным-давно, после страшной ночи наводнения, приказала себе забыть. И Сянпу оставалась в кишлаке амазонок. А теперь и вовсе. Связанная по рукам и ногам древним законом гор, она могла стать свободной, лишь завоевав сердце мужчины-победителя. Или одолев его в честном бою.

— Не грусти, девочка моя, — раздался рядом чей-то скрипучий голос, и цепкие руки обхватили её за ляжку. — Я могу дать тебе хороший совет...

— Дедушка Хаппосай... — отсутствующим тоном молвила она. — Не надо меня лапать!

— Гения всякий может обидеть, — проквакал старый извращенец, перелетая по воздуху четвёртый квартал кряду. — А она сильно расстроена, гм.

— Низко полетел, — думала, между тем, Сянпу, провожая его взглядом. — Не иначе, опять к дождю. Интересно, что он хотел посоветовать? Что-нибудь хентайное, наверное.

Ладно, хватит грустить! Это не в её характере. И вообще, пора домой.

Родное кафе встретило её гомоном многочисленных посетителей.

— Ба, заказов больше нет? — спросила Сянпу.

— Нету, — отозвалась бабушка Кулун.

— Ну, я тогда на кухню.

— По-каковски это она? — тихо поинтересовался у соседа один из посетителей.

— По-китайски, наверное.

— Ты чо, Кёскэ, это не китайский! Китайский у меня брат в школе учит, я знаю.

— Так там сколько всяких диалектов!

— Вообще-то, да. Ну, может, это южный какой. Я такого не слышал.

Где она видела этого парня? Кёскэ, Кёскэ... Имя тоже знакомое. Ах, точно, это тот любовный страдалец! Сам гоняется за одной, а к нему липнет другая. Вот уж вообще непонятно. Его пассия, говорят, вообще хулиганка, к тому же, курит. Дьявол их разберёт, этих японцев!

Со двора послышался грохот. Сянпу в два прыжка оказалась у задней двери, распахнула её:

— Что ты ещё тут расколотил, урюк косоглазый?!!

— Сянпу, — протянул к ней руки длинноволосый молодой китаец в мешковатом халате из грязно-белой дерюги. — Моя хотей мало-мало помыть, а оно упади!

Говорил он по-русски... то есть, это он так думал. На самом деле его речь больше походила на издевательство над её языком. Этот кретин учил русский, думая, что ей будет приятно слушать, но такое могло вызвать только раздражение. За неимением лучшего учителя, уроки идиот брал у бабушки Кулун, а у той и лексика, и произношение остались с николаевских времён, когда она бывала во Владивостоке, а потом некоторое время жила в Харбине. В общем, "твоя-моя-наша ходи мало-мало".

— Сколько раз повторять: говори на китайском, — проворчала Сянпу, подходя к корыту с горячей водой, возле которого валялись фарфоровые миски, частью целые, частью разбитые. Этот кретин, не иначе, составил их стопкой, а сверху взгромоздил тяжёлый чугунок. Жонглёр хренов! Одно разорение от него!

— Моя нечаянно, — продолжал канючить парень, глядя подслеповатыми глазами на собеседницу... как, опять же, он предполагал. На самом деле он разговаривал с мусорным баком. Вот это бесило Сянпу ещё больше, чем его произношение. Ни хрена не видит, но постоянно снимает очки, потому что их стесняется.

— Мусу! — рявкнула она. — А ну, надел окуляры, живо! Или я за себя не ручаюсь!!

Парень повиновался. Долго с удивлением разглядывал бак, потом нашёл, наконец, взглядом Сянпу и воскликнул:

— Моя сейчас всё убирай!

— Сама уберу. А то ты и остальное переколотишь. Съезди лучше на базар. Запиши, что купить... Стой. Ты всё равно сослепу не прочтёшь ни хрена! Запоминай...

Трижды перечислив недотёпе список покупок и два раза заставив повторить, Сянпу вытолкала его за калитку. Оставшись одна, постояла немного в раздумьи посреди кухни. Сама не замечая, она чертила пальцем в слое муки на доске знаки. "Водэ айжэнь". "Любимый". Написала и сама же вздрогнула, увидев, как изобразила иероглиф "любовь". Получился упрощённый символ, где центральный элемент "сердце" заменяет простая черта. Любовь без сердца... Какая ирония! Сянпу тряхнула головой, развеивая вновь накатившую грусть, отдёрнула занавеску в тёмном углу кухни и включила радио. Руки заученно перебрасывали тумблеры, крутили верньеры, регулируя длину волны. Сейчас в Москве раннее утро. Возможно, удастся услышать что-нибудь интересное. Старая радиостанция долго шипела и трещала, прогреваясь, затем из динамика донеслось:

— Передаём выступление Генерального...

Сянпу поморщилась и резко сдвинула стрелку настройки. Вот этого типа она на дух не переваривала. Говорит, словно солому жуёт. И рожа, как у Хаппосая. Наверное, такой же извращенец! Да ещё пятно на лбу, будто ворона нагадила. Фу!

— В эфире "Маяк", — сказало радио. Другое дело! Музыку Сянпу обожала и с удовольствием подпевала, когда слышала знакомую песню. Она не забыла ни одной строчки, ни одного слова из тех, что пела когда-то мама. А потом выучила ещё много разных мелодий. Только радио да песни и помогали ей не разучиться нормально говорить, не скатиться на "моя твоя не понимай, твоя беги, моя стирляй". Хорошо ещё, есть эта долговязая... Хотя с ней они больше ругаются, чем нормально говорят. Ну, да на безрыбье и Укиё — фаршированная щука. Вот бы сестрички приехали, мечтательно подумала Сянпу. Я бы с ними натрепалась от души! Двоюродных сестёр она обожала. Драчуньи — все в неё, Сянпу. Когда они здесь побывали, местным мастерам туго пришлось. Знай наших!

Машинально подпевая голосу из динамика, Сянпу вывалила на стол подошедшее тесто, пересыпала мукой и начала раскатывать в тонкую лепёшку. Ещё муки... Превосходно! Теперь скрутить в рулон и ножиком его, ножиком. Настоящая лапша "мянь" делается вот так, ручками. А то, что японцы называют "соба", это давно не она, а обычные макароны, потому что машиной сделано. Тоже годится, конечно, но для невзыскательных клиентов. Друзей она, Сянпу, никогда не потчует блюдами из готовой лапши. Только своей!

М-м, а, может быть, снова приготовить что-нибудь для Ранмы? Безо всякого подвоха — ну её, эту магию! — а просто такое, чего он никогда не пробовал. Пшённую кашу с тыквой... Или сало... Нет. Свинину оставим в покое: один раз уже напоролась. Может, просто хлеб? Он же, наверняка, ни разу в жизни не ел домашнего хлеба! А может, и вообще никакого. Она и сама-то последний раз его ела два года назад, когда сестёр учила печь. Как раз перед тем состязанием, когда в кишлак явилась рыжая стервочка с толстым пандой и сожрала главный приз... Нет. Когда он жрёт, с ним не поговоришь. Он из-за треска за ушами не слышит ничего. Она огорчённо вздохнула. Пойти помочь ба обслуживать посетителей...

За работой в зале Сянпу не заметила, как пролетело время. Солнце клонилось к закату. Хм, а где, собственно, этот недоделанный тунеядец? Двадцать минут до рынка, полчаса там... Ладно, для этого недотёпы — час. И двадцать обратно. Итого час сорок. А прошло три с половиной. Пойти поискать, что ли? Вдруг в воду упал. О, нет, кажется, явился.

Действительно, со двора в кухню вошёл Мусу с сумками в руках. Как обычно, забыл купить почти половину продуктов. И, главное, лыбится, как майская роза.

— Где ты шлялся, раздолбай?! — рявкнула она. — Тебя за смертью посылать! — и выплеснула на него всё, что накипело. Это заняло пару минут, столько всего хотелось сказать. Этот недоделанный пытался что-то вякнуть, но куда там!

Немного выговорившись, Сянпу перевела дух, и в этот момент услышала характерное "ширк" открывшейся передней двери. Согнав с лица недовольное выражение, она обернулась и приветствовала нового посетителя:

— Хуаньин! Ирассяимасэ! — а затем, видя, что это европеец, добавила: — Welcome!

— Кажется, здесь говорят и на других языках? — спросил посетитель... по-русски!

— Айя-а! Конечно, говорят! — и она улыбнулась ему так, как давно никому не улыбалась...

Здесь-то и начались "Нэримские каникулы"

Автор:
Big Al
Neirosoft@pochtamt.ru