Перевод на русский —
Толокин Сергей aka Siberian Troll
Siberian-Troll@yandex.ru
18.11.2004-25.11.2004

Тот, кем я некогда был

Самолет взревел в последний раз, останавливаясь, и быстро мелькающие изображения за стеклом иллюминатора начали замедляться. Расстегнув привязной ремень я нагнулся вниз, вытаскивая наружу экстренный рюкзак, упакованный мною в моей Нью-Йоркской квартире за час до того, как пришлось мчаться в аэропорт, и положил его себе на колени. Выпрямившись, я принялся разглаживать брюки, избавляя их от складок, образовавшихся в ходе долгого нахождения в кресле. Это были дорогие, и сшитые по фигуре брюки, внутри которых имелась этикетка лучшего и одного из наиболее дорогих портных в мире. Костюм и рубашка несли этикетку того же мастера, а туфли были настолько вычищены, что я мог разглядывать в них свое собственное отражение. Потрепанный черный рюкзак, используемый мной вместо делового чемоданчика, был единственной чертой, выбивавшейся из облика преуспевающего молодого бизнесмена. Да, действительно, я был молод, и, вне всяких сомнений, преуспевающ, в основном благодаря избранному мной поприщу. Мой бизнес — магия. Не какие-то там древние ритуалы и заклятья моих предшественников, но магия тем не менее. Не скажу, что моя работа не требует мастерства или изрядных усилий, я не фокусник с детских утренников, вытаскивающий кроликов из шляпы, и голубей из рукавов. Я исполняю свою работу посредством обмана, трюкачества и наведенных иллюзий, делая вещи, выглядящие абсолютно невозможными. Меня считают величайшим мастером по побегам со времен Гудини, и я заслуженно горжусь тем фактом, что это вовсе не преувеличение.

Я широко известен за благотворительные акции, требуемых обществом от личностей богатых и знаменитых. Я выступаю пред набитыми битком залами по всему миру. Мои агенты даже сейчас торгуются с кинокомпаниями за мое возможное участие в их фильмах, хотя я сам понятия не имею об киноискусстве. Список лиц, почтивших своим вниманием празднование моего двадцать седьмого дня рождения, прошедший несколько месяцев назад включал в себя массу имен, широко известными как в Голливуде, так и на Бродвее. Да, все всякого сомнения, я преуспевающ.

Сам же я, с моей точки зрения, так и не добился, чего хотел. Да, мне нравится то, чем я занимаюсь, я наслаждаюсь тем стилем жизни, что веду, но ничто из этого не может искупить величайший мой неуспех, что не смогло затушевать даже десятилетие упорных попыток убедить себя в том, что это не имеет ни малейшего значения. Внутри меня есть какая-то пустота, что просто не может заполниться, след, что она оставила в моем сердце, след, оставленный ее красотой и жестокостью, что так и не желает исчезать.

— Уважаемые пассажиры, наш самолет совершил посадку в аэропорту Нарута. Выход осуществляется через переднюю дверь, прошу пассажиров покидать самолет в организованном порядке.  — раздался голос командира корабля, на английском. Сообщение повторилось вновь, уже на японском, мелодичным женским голосом. Моя соседка встала, встал вместе с нею и я. Довольно милая, привлекательная женщина, прилетевшая на пару недель в гости к родителям. Не замужем, на что она указала мне во время полета, как минимум несколько раз. Я немного пофлиртовал с нею, как всегда, стоит мне оказаться в ходе полета с привлекательной женщиной, узнавшей меня. Стоило нам подрулить к зданию аэропорта, как она вручила мне листок бумаги с парой номеров на нем.

— Первый — номер телефона моих родителей, пока я в Токио, — сказала она, застенчиво и несколько нервно улыбнувшись мне, — Второй — мой Нью-Йоркский номер. Рада была познакомиться с вами.

— Ну что вы, это я польщен знакомством со столь очаровательной леди. — вежливо отозвался я. Развернувшись, она пошла по проходу. Ее длинные шелковистые волосы развевались у нее за спиной. Внезапно я осознал, что не помню, как же именно ее зовут, впрочем, я отнюдь не был так уж удивлен этим. Убедившись, что она никоим образом не может меня увидеть, я скомкал листок, выбросив его в урну.

Выйдя наружу, я принялся ждать такси в долгой очереди свежеприбывших гостей столицы. У меня не было багажа в самолете, и не нужно было ждать, пока его разгрузят. Все, что мне нужно — пара смен одежды и туалетные принадлежности — лежит в рюкзаке. Все равно я долго здесь не задержусь. Через пять дней у меня выступление в Лос-Анжелесе, составная часть ряда представлений, целью которых является сбор средств для пострадавших от землетрясения в Сан-Франциско. Город оказался значительно более устойчив к очередной "встряске", чем гласили самые оптимистические прогнозы, но все равно, десятки тысяч остались без дома, или ранены, или мертвы. Цена за то, что мы контролировать все равно не можем.

Наконец-то я достиг стоянки и переместился на заднее сидение длинной черной машины.

— Никакого багажа? — осведомился водитель.

— Нет. Я сюда всего на пару дней, — отозвался я, сползая по сиденью. Не то, чтобы я прятался от узнавания, просто я чувствовал, что лучше бы мне и не выходить из своей Нью-Йоркской квартиры. Даже несмотря на друзей, которыми я дорожил и любил, каждый визит к ним пробуждал во мне массу нежелательных воспоминаний.

— Куда везти? — осведомился таксист. Я видел его взгляд, отражавшийся в зеркале. Если он и узнал меня, то не сказал ни слова, за что я был ему чрезвычайно признателен.

— Нерима. — тихо отозвался я.

— Куда именно в Нериме? — осведомился он. Я сообщил ему адрес, и вскоре мы уже устремились по дороге, оставляя аэропорт позади. Мы просквозили Токио, нагромождение стали и стекла, становившееся все больше и больше с каждый моим новым визитом. И наконец здания начали уменьшаться, и вскоре я оказался пред фасадом додзе Тендо. С последнего моего визита сюда, похоже, ничего не изменилось. Ничего с того самого раза, как я увидал его впервые.

Выйдя из такси, я расплатился с водителем, вручив ему сверху щедрые чаевые. Поблагодарив, он покатил дальше, в то время как я проследовал к входной двери, и позвонил в дверь, удерживая свой рюкзак в руке.

Дверь открыла Касуми, столь же милая и безмятежная, как и десять лет назад.  — О, Мусс! Здравствуй! — радостно поприветствовала она с порога, одарив меня широкой и теплой улыбкой. Названное ею имя, принесло с собой новый поток воспоминаний, как впрочем, и каждый раз. В Штатах все и каждый, тужась, старается выговорить мое имя правильно, в страхе, что я могу оскорбиться, восприняв это на свой счет.

— Касуми-сан,  — отозвался я. — Очень рад новой встрече с вами.

— Входи же. Входи! Мы не ожидали тебя так рано, — сообщила Касуми, — Ты, наверное так занят, в своих разъездах, и всей этой шумихе.

— Старые друзья важнее, — отозвался я, входя внутрь. Раскинув руки, Касуми обняла меня, и мы чуточку постояли в коридоре, держась друг за друга. Она пахла мукой и пряностями, столь непохожая на напарфюмеренных дам, что считают своим долгом клюнуть меня в щеку на каждом светском рауте.

— Все остальные уже в зале, — сообщила она, когда мы наконец выпустили друг друга.

— Остальные? — переспросил я.

— Вся семья в сборе, — сказала она. — Рёга и Акари скоро должны появиться. Укё задерживается, но к вечеру тоже появится.

Воспоминания, связанные со старыми друзьями, выразились в широкой улыбке, с которой я последовал за Касуми. Но вместе с ними пришли и воспоминания о ней, и улыбка тут же погасла.

Разумеется, все собрались вокруг Аканэ. Она была в центре всеобщего внимания, она и маленькая Ацко. Сидя на диване, она держала ребенка на коленях, Ранма был рядом с нею. Отец Ранмы был рядом, склонившись над ребенком, пытаясь ворковать и подразнивать ее пальцем, поднесенным к самому носику. Полусонно та потянулась своей маленькой ручкой к нему, и Генма расплылся в широкой улыбке. Его жена сидела рядом с ним. Соун Тендо сидела между своим старым другом и мужем Касуми. Двое детей Касуми и Тофу, мальчик и девочка, четырех и восьми лет сидели на полу неподалеку. Набики была в кресле, в своем деловом костюме, столь же выделяющаяся среди собравшихся, как, полагаю, и я.

— Кто там, Касуми? — поинтересовался Ранма, разворачиваясь к двери, поднимая голову. Увидав меня, он расплылся в улыбке.

— Мусс! Приятель, как здорово увидать тебя вновь! — отозвался он, тряся мою руку и одновременно хлопая по плечу. Он ничуть не изменился, та же косичка, та же красная рубашка, тот же Ранма. Остальные члены семьи также поприветствовали меня.

— Как я мог, пропустить такое? — отозвался я. Рождение ребенка всегда повод для праздника, и уж тем более ребенка Ранмы и Аканэ. Никто из них ничего не говорил, но я знал, из разговоров с другими с какими проблемами они столкнулись пытаясь завести ребенка. Ранма, насколько мне известно, винил во всем себя, считая, что это его проклятье Джусенько сделало что-то не так, хотя мы все давным-давно уже излечились. Но, в конце концов все у них получилось, и я был с ними, разделяя с ними радость события.

— Дядя Мусс! — завопили детишки Тофу и Касуми, прыгнув на меня, и вцепившись в мои штанины. — Дала Мусс, поколдуй нам!

— Тошио, Нинами, — ласково, но строго, сказала Касуми, — Мусс-сан наверняка устал после долгого перелета, и это не очень-то вежливо, требовать от него чего-то.

Виновато опустив головы, детишки отпрянули от меня. Улыбнувшись, я вытянул руку, потрепав волосы Тошио. — Ничего, ничего. Утром, когда я собирался сюда, кое-что застряло у меня в рукаве, но я так и не разобрался, что именно. Давайте-ка посмотрим, что же именно там было?

Тошио закивал, его детская, розовощекая мордашка расплылась в улыбке. Сестра за его спиной, обещавшая со временем стать столь же прелестной как и ее мать, также заулыбалась.

Уронив свой рюкзак на пол, я полез в рукав, вытаскивая из него разноцветный шарф. За ним последовал второй, связанный с первым. Да ними еще один, и еще. Довольно простой трюк, один из тех, что я могу исполнить даже во сне, но с детьми он никогда меня не подводил не переставая их изумлять. В их возрасте почти все кажется волшебством, а то, что и является волшебством, тем более. В конце, когда за шарфами из рукава появился красочный букет цветов, они завизжали от восторга.

— Давайте, отдайте его вашей тете Аканэ, — сказал я Нинами, передавая ей букет. Кивнув, та вдохнула их аромат, прежде чем забрать их и с гордостью передать Аканэ. Подхватив Тошио на руки, Касуми вместе с Ранмой и мной также направилась к ней. Аканэ так и сидела, с цветами в одной руке удерживая ребенка другой.

— Замечательные цветы, Мусс — сказала та, — Спасибо.

Наклонившись, я поцеловал ее в щеку. — Да, правду говорят, молодые матери так и светятся, от радости.

— Ранма, не мог бы ты принести мне что-нибудь, во что я могла бы их поставить? — попросила Аканэ.

— Конечно. — отозвался тот, направляясь на кухню. Положив цветы на столик рядом с диваном, и жестом указала на место рядом с собою. Я сел, не отводя глаз от нее и ребенка. Насколько же очаровательными могут быть младенцы — мирные и невинные…

— Твой дядя Мусс прилетел тебя навестить, — проворковала Аканэ. Открыв глазенки, девочка уставилась на меня, а затем, зевнув закрыла их вновь.  — Не хочешь ее подержать?

— С удовольствием, — отозвался я. Аканэ бережно передала мне младенца, и полусонная девочка легла мне в руки. Она была такой маленькой, такой замечательной… В моей жизни бывали моменты, темные, мрачные моменты, когда я гадал, как бы все пошло, избери я другой путь на той злополучной свадьбе. Стоило ли то, что я тогда сделал, этого, стоило ли оно потери последних надежд на жизнь с нею? И сейчас, глядя на крошечное существо, угнездившееся в моих руках, что-то нашептывало мне, что оно этого стоило.

— Она прелестна, — тихо сказал я.

— Вся в мать, — гордо сказал Ранма, появляясь рядом с нами, держа в руках вазу, полную воды. Цветы отправились в вазу, ваза на стол, а я встал с дивана, передавая ребенка ее матери. Ранма сел рядом с Аканэ, а я начал приискивать себе новое место, где мог присесть. Единственное свободное было рядом с Набики, и я его занял.

— Привет, Мусс. — сказала она, — Ну и каково это, быть богатым и известным чародеем?

— Богатым и известным, — скривился я, — А каково это быть богатой, хотя и не столь известной акулой бизнеса?

— Ну хоть богатой, — скривилась Набики. Как и у ее сестер, красота расцвела еще больше, с того момента, когда она была подростком. Каждый раз, как я появлялся здесь, я так и не мог понять, действительно ли Набики пытается завлечь меня, или это просто игра, игра, которой и я временами увлекаюсь. Я пару раз я подумывал над тем, чтобы выяснить все раз и навсегда, но каждый раз, обдумав это, каждый раз, когда я обдумывал это в отношении любой другой женщины, воспоминания вновь оказывались рядом со мною, воспоминания о ней, память о ней, успешно изгоняя все мои несмелые попытки покончить с этим. Даже сейчас, спустя столько лет, после всего того, что произошло, я не могу найти в себе сил предать ее.

Я не видел ее вот уже более десяти лет. Я не знаю, как она сейчас выглядит, вышла ли она замуж, жива ли она вообще. Но она оставила свой след внутри меня, оставила свое клеймо, и никто из нас не властен над своим собственным сердцем. Может быть так оно и лучше, если бы мы могли выбирать и менять свою приязнь так же легко и быстро, как, скажем, одежду, мир вокруг нас стал бы гораздо мрачнее и печальней. Даже сейчас, осознал я, глядя на Набики Тендо, я не принимаю ее таковой какая она есть, я сравниваю ее с СяньПу. Их лица прекрасны, но, думаю, за десять лет моего отсутствия СяньПу, должно быть, стала еще прекраснее, чем я когда-либо видел, а тогда она была для меня солнцем, затмевавшим все и всех, что я видел помимо нее. Я помнил ее волосы, темные и прекрасные, ниспадающие и струящиеся вниз подобно реке, реке, в которой я желал утонуть и не выплыть. Прическа Набики была безукоризненна и очаровательна, изумительно обрамляя ее лицо и подчеркивая ее черты, но, с моей точки зрения, несравнима с СяньПу.

Я осознал, что беззастенчиво пялюсь на нее, она слабо улыбнулась мне, и тряхнула головой, не сказав ничего. Не знаю, смущена она была или раздражена этим. Наверное, и то, и другое.

— Так насколько ты к нам, Мусс?  — поинтересовался Ранма. Он держал свою дочь на коленях, а свободная рука его обвивала плечи его жены. Она сама безмятежно прильнула к нему.

— Ненадолго, — отвечал я. — У меня выступление в пользу пострадавших от землетрясения в Сан-Франциско через пару дней. Наверное на ночь, и на следующий день. Пожалуй, мне стоит приискать себе номер в одном из отелей…

— Даже и не думай об этом. — твердо сказал Ранма. — Ты остаешься у нас, в комнате для гостей. Рёга, Акари и их сын тоже остаются у нас.

— Хорошо, — с улыбкой пошел я на попятную, — Ну, тогда, пожалуй, я предпочел бы переодеться.

— Пошли, — отозвался Ранма, вручив ребенка Аканэ, и рывком поднявшись с дивана. — Я покажу тебе, где ты можешь бросить свои вещи.

Он потащил меня наверх. Комната, скрывавшаяся за простой деревянной дверью, была чистой и незамысловатой. Кровать, стол, одежный шкаф, стул. Для меня она была в сотни раз удобнее и комфортабельнее, чем любой люкс в отелях, сколь бы роскошным он не был.

— Бывшая комната Набики. — заметил Ранма. — Она забрала все свои вещи, когда съезжала, но кровать все та же, как и стол, и шкаф.

— Так я буду спать в постели Набики?  — рассеянно осведомился я, тут же пожалев об этом. Заухмылявшись, Ранма хлопнул меня по плечу.

— Эй, только не говори, что тебе не приходила в голову подобная идея.  — сказал он, — Ты ей нравишься, Мусс. Думаю, ты единственный из всех парней, что ей вообще когда-либо нравились. Спроси любого — все подтвердят.

Я ухмыльнулся в ответ, смущенный донельзя. Лицо его было честным, в нем не было ни следа ни лжи, ни жестокости. Он был отличным парнем, одним из наиболее добрейших и замечательнейших людей, что я когда-либо знал, хотя временами он мог и ляпнуть что-нибудь, не подумав. Я попытался засмеяться, смех превратился в очередной вздох.

— Все еще не можешь забыть ее? — тихо поинтересовался Ранма. Для парня, что временами по чуткости приравнивался к булыжнику, он ухитрялся быть на удивление проницательным.  — Ничего, приятель, ничего. Спускайся к нам, как переоденешься.

Он вновь хлопнул меня по плечу, и пошел вниз. Подойдя к постели, я сел на нее, роясь в своем рюкзаке в поисках чего-нибудь, пригодного в этой ситуации. Пятью минутами позднее мой костюм уже свисал с крючка на двери, а я шел по коридору к лестнице в джинсах и просторной рубашке, чувствуя себя в них несказанно удобнее. Внизу звякнул колокольчик, и когда я спустился вниз, то Касуми уже приволокла в большую комнату Рёгу и Акари, с пятилетним ребенком заодно. Ранма вновь прыгнул на ноги, чтобы поприветствовать своего старого друга, и Масами с рыком вцепился в его ноги.

— Блиин, Рёга, если бы я встретил его самого по себе, — ухмыляясь, заметил Ранма, — все равно признал бы твоим.  — Масами замер, увидев меня, я единственный был ему не знаком. Рёга с Акари жили довольно далеко отсюда, в сельской местности, и отнюдь не всегда бывали поблизости, когда у меня выдавалась свободное время. Последний раз я видел их года четыре назад, и Масами тогда было чуть больше годика.

— А ты кто такой? — с подозрением поинтересовался он. Мать его виновато зарделась, но я лишь улыбнулся ему. Точно, весь в отца.

— Это твой дядя Мусс. — сказал Рёга, потрепав вихры своего сына, — Ты, наверное его и не помнишь.

Ранма и я ничуть не изменились с тех времен, когда были подростками. Рёга тоже, хотя и стал заметно крупнее. Высокий, где-то на полголовы выше меня, и весом с двух меня, уж это наверняка. Жена же его была маленькой и хрупкой, полным контрастом ему. Но они оба были схожи своей застенчивостью, и своей глубокой и неизменной верностью.

— Привет, Масами,  — сказал я, опустившись на колено, сравнявшись с ним ростом.

— Ты тоже боец, как дядя Ранма?  — осведомился он.

— Немножко. — отвечал я, — Я вовсе не так уж хорош, как он или твой папа.

— А чем ты занимаешься?  — продолжил он, вытирая нос рукавом.

— Я — волшебник.

— Правда?  — сказал он, и подозрительный его вид тут же сменился заинтересованным.

— Ага, — отвечал я. Рёга и Акари, увидав, что сын их всецело поглощен мною, отправились к Аканэ и ребенку.

— А показать что-нибудь можешь? — выдохнул он, широко распахнув глаза. Я кивнул, уже вынув свои шарики из рукава. Взяв три, я побросал их одной рукой в воздух. Шарики принялись парить и танцевать в воздухе, меняя цвета с первоначальных красного, синего и зеленого на желтый, белый, черный, и множество других цветов. Еще больше шариков присоединились к ним, и вскоре я уже жонглировал шестью, и все одной рукой у него на глазах. Затем шарики полопались, исчезнув в небольших облачках разноцветного дыма. Махнув сложенной в чашечку ладонью, я собрал облачка воедино и они вновь стали тремя первоначальными шариками, целыми и невредимыми.

— Ух-ты… — выдохнул Масами. — Здорово.

— Масами-чан! Иди познакомься с ребенком тети Аканэ.  — раздался голос Рёги.

 — Иду, папочка. — отозвался мальчик, помчавшись к своему отцу. Обхватив его руками, отец пригладил его волосы, улыбаясь своему сыну с несказанной добротой, столь резко расходившейся с его обычным устрашающим обликом.

Маленькая Ацко была воплощением безмятежности, уникальная вещь для дитя нескольких дней от роду.

Я непроизвольно зевнул, вновь занимая свое место рядом с Набики. Та смотрела на меня.

— Устал? — поинтересовалась она. Я кивнул.

— Полет был долгим, а я до жути не переношу самолеты.

— Так почему бы тебе не вздремнуть пока наверху? — предложил Ранма. — Мы разбудим тебя, когда придет Укё. Она с Касуми и Акари собирается приготовить ужин.

— Звучит просто здорово, — признался я. — Извините, что засыпаю сразу, как прибыл к вам, но…

— Мусс, нам достаточно и того, что ты просто приехал. Иди отдыхай. — заявила Аканэ. Кивнув, я встал, вновь зевнув, попрощался со всеми и медленно побрел наверх.

Рухнув не раздеваясь на постель, я слышал из голоса, доносившееся до меня снизу. Стены и потолок были довольно тонкими, и на удивление хорошо доносили звук. Возможно Набики сделала что-нибудь с ними.

— Видели, как здорово он управляется с детьми? — сказала Аканэ, — Когда-нибудь из него получится замечательный отец.

— Я вообще удивлена тем, что он все еще не занят. — отозвалась Набики — Все при нем. Красив. Очарователен, богат…

— Похоже, Набики, ты на его глаз положила… — сказал Ранма. Раздался смех.

Я знаю, они не хотели меня обидеть, наоборот, он пытались меня хвалить, по своему.

— Бедный парень, — это уже Ранма. — Он все еще чахнет по Шампу. Столько лет прошло…

— Когда он наконец выкинет ее из головы? — сказала Аканэ, и я слышал гнев в ее голосе. Я знал, что он направлен не на меня, вроде бы. — Она относилась к нему не лучше чем к грязи! Как он может все еще любить ее, после того, что произошло?

— Мы должны принять его таким, каков он есть, — сказал Рёга.  — Это не так-то просто… заставить свое сердце разлюбить, даже если и осознаешь что это необходимо сделать.

— Он наш друг, — сказала Касуми, — Мы должны ему больше, чем когда-либо сможем отплатить.

Я поплыл прочь, тихие их голоса принялись увядать, поглощаемые тьмой, что окружала меня. Очнулся я когда кто-то коснулся моего плеча, пытаясь поднять меня. Длинные черные волосы, и две розовых пряди в них.

— Мусс-сан, — мягко молвила Акари, — Укё пришла.

Кивнув, я машинально принялся нащупывать очки на столике рядом с кроватью. Лишь затем я припомнил, что больше они мне не нужны. Уже восемь лет как не нужны. С денег от моего первого большого выступления я заплатил за лазерную хирургию, что избавила меня от этой ненавистной мерзости навсегда.

— Спасибо, Акари-сан, — сказал я, сбрасывая свои ноги с кровати, и вставая. Она пошла вперед, и я следом за ней. Легкая хромота ее вновь напомнила мне о том дне. О наших с нею ранах. Она несет ее на теле, я в душе. Укё была внизу, приветствуя всех. Обнимая Соуна, она увидела меня спускающимся по лестнице следом за Акари, и очаровательная, солнечная улыбка озарила ее лицо.

— Мусс! А ну немедленно сюда, и обними меня наконец! — скомандовала она. Я с радостью подчинился. Как и все они, с годами она стала еще краше. Интересно, произошло ли то же самое и с СяньПу, задумался я. Кто знает?

Укё, обхватив меня за плечи и держа на расстоянии вытянутых рук, принялась изучать мой внешний вид. Как и у меня. Все ее время проходило в пути, в контроле за ее цепью окономиячных, разбросанных по всему миру. Когда она открывала очередную в Нью-Йорке, года три назад, я был там, чтобы отпраздновать ее появление в Штатах, чем привлек к этому гораздо большее число телевизионщиков и репортеров, чем обычно собирается на первом открытии небольшого иностранного заведения, торгующего на вынос. Реклама пошла впрок. Окономияки разлетались моментально, и я периодически заглядывал к ним, перекусить. Конечно, это были не знаменитые окономияки Укё, но достаточно близкие к ним. В последний раз я видел ее на своем двадцать седьмом дне рождения, совпавшим с ее визитом в тот же город. Большую часть вечеринки я провел с нею, тем самым породив массу слухов и ураган сплетен газетчиков, пошли слухи о том, что я, звезда, один из самых завидных женихов шоу-бизнеса могу, наконец, жениться на некоей очаровательной представительнице ресторанного бизнеса. Разумеется, они вновь оказались не правы, как и в случае с другими женщинами, с которыми меня замечали. Она всегда была рядом, скрываясь в глубине их глаз, напоминая о себе, дразня меня, и ни одна из этих женщин не могла сравниться для меня с то, что никогда не будет моей.

— Конацу просил за него извиниться. — сказала Укё, разворачиваясь к Ранме.  — Он занят на открытии окономиячной в Монреале, и они там устроили ему массу проблем из-за их дурных двуязычных законов.

Несмотря на то, что Укё так никогда и не полюбила Конацу так, как ему хотелось, также как и Ранма никогда не полюбил ее так, как этого хотелось ей, они так и остались деловыми партнерами, с тех пор, как построили вместе их первую окономиячную. Интересно, чувствует ли она себя также как и я, ощущает ли она ту же печаль, страдает ли от того, что любит кого-то, кто никогда не будет рядом? Не знаю. Внешне Укё всегда счастлива и жизнерадостна, как и тогда, когда она была еще подростком. Но внешние чувства ничего не значат, как и у меня. Но прямо сейчас я счастлив, счастлив быть рядом со своими старыми друзьями, воссоединившись вновь вокруг тех де двоих, что были центром всеобщего хаоса десять лет назад. Ранма, Рёга и я. Сенсей преуспевающего додзе, разводчик свиней-сумоистов, и чародей. Являлись ли мы теми же людьми, кем были десять лет назад? Ох, сомневаюсь, но никто не может сказать, что ждет их в будущем. Но какое бы будущее не ждало меня, ее лицо всегда будет со мной, и что бы я не делал, кем бы ни стал, без нее все не то.

— Ой, Аканэ, какая она замечательная, — восхищенно сказала Укё, держа ребенка на руках, — Здравствуй, Ацко.

Передав ребенка Ранме, она развернулась к Акари и Касуми, — Ну что, займемся ужином?

Согласно кивнув, они отправились на кухню, в то время как все остальные остались в большой комнате, рассевшись и вспоминая былые деньки. Помолвки, поединки и странствия, через которые мы прошли как случайно, так и по воле судьбы. Но ни слова не было произнесено о свадьбе. Всегда, когда я был рядом никто не упоминал о ней. Все разговоры, могущие провести к ней, тщательно избегались. Трое детишек постарше тихо играли друг с другом, ребенок переходил из рук в руки. Когда настала моя очередь, Ацко открыла глаза и уставилась на меня, одарив меня широкой беззубой улыбкой. Понять не могу, как такой тихий и воспитанный ребенок мог получиться у двух таких ураганов в человеческом обличье?

— Так, народ, — донесся из кухни голос Укё, — Нам нужна помощь, перенести еду. — Ранма, Рёга и я встали, помочь перетащить подносы, забитые едой, во двор, где должен был происходить ужин. Запах, поднимавшийся с подносов заставлял померкнуть в памяти все то, что я когда-либо ел в ресторанах, сколь бы дорогими они не были с времен моего последнего визита к Тендо. Все уже уселись за ломящийся от еды стол, когда Касуми спохватившись, поднесла руку к щеке.

— О, боже! Я оставила вино на кухне!

— Позвольте мне. — сказал я, поднимаясь со стула, и отправился назад к кухне. Когда я уже готов был войти внутрь, я услышал слабый стук, донесшийся от входной двери. Я понятия не имел, кто бы это мог быть, все вроде бы уже собрались…

Озадаченный я пошел открывать дверь.

— Да? Могу ли я бы… — я замер. Слова умерли у меня внутри при виде женщины, стоявшей у порога, женщины, чье лицо я видел внутри себя ежедневно, но надеялся никогда больше не увидать вновь наяву.

СяньПу стояла напротив меня, заслоняясь небольшим свертком в ее руках, как своего рода щитом. Она была вовсе не такой, какой я ее представлял, в реальности она оказалась еще прекраснее, чем я мог себе представить. Я ощутил как внутри меня поднимается знакомая страсть, страсть, с которой я неустанно сражался много лет назад, чтобы сделать то, что сделал. Я отчаянно желал броситься к ее ногам и умолять ее простить меня за то, что я сделал, несмотря на то, что я же сам множество раз убеждал себя в том, что это она была не права в тот раз. Как, как она могла сделать что-либо не так?

Воспоминания, давным-давно запертые внутри, запретные для меня, вновь принялись всплывать в памяти. Наконец-то мы вернулись, Ранма, Рёга и я из нашего путешествия в Китай. Мы снова были собою, снова мы были мужчинами, мужчинами без проклятья, заставлявшего нас превращаться во что-либо против нашей воли. Со мною было кое-что, обещавшее мне и СяньПу новую жизнь, дар, что принесет мне ее любовь. Столь небольшой, но тем не менее драгоценный дар, маленький сосуд с водой Ньяннитюана, причина всех бед Ранмы, но спасение из проклятого тела для СяньПу. У Ранмы с собой была вода из Наннитюана, для его отца, и он уже сказал, и мне и Рёге, что вернувшись, женится на Аканэ. Путешествие сплотило нас, мы стали друг другу ближе.

Той ночью я вернулся в "Нэкохантен" и встал перед СяньПу.

— У меня есть кое-что для тебя, — сказал тогда я.

— Что за очередную глупость ты принес вновь СяньПу, глупый МуСу? — скучающим тоном поинтересовалась она. Открыв сосуд я выплеснул его на нее. Сорвавшись, она хлестнула меня по лицу, прежде чем уставиться на свою все еще человеческую руку, с несказанным изумлением.

— МуСу… — тихо сказала она. — Айя…

— Ничего, ничего,  — сказал я, — Теперь мы можем пожениться, уже как настоящие мужчина и женщина.

— Я не выйду за тебя МуСу, — сказала СяньПу, — Теперь, когда СяньПу уже не кошка, Ранме не надо ее бояться. Теперь СяньПу выйдет замуж за Ранму.

— СяньПу… — пробормотал я, и боль раскаленной иглой пронзила мне сердце.

— Спасибо, МуСу, — сказала она. Она помчалась на кухню, обрадовать КуЛон, поделиться свой радостью с прапрабабушкой. Молча я вышел из ресторана, отправившись блуждать по ночным улицам, сметая горькие слезы, и не заботясь о том, как я выгляжу. Вся было зазря — я отправился в это опасное путешествие через весь Китай не ради себя, но ради нее и нашего счастья. И теперь она бросила все то, что я сделал мне же в лицо.

Аканэ нашла меня утром у входной двери в додзе Тендо, свернувшегося клубком. Я до сих пор не имею ни малейшего понятия, как я там оказался и почему. Она затрясла меня, обеспокоенная донельзя, взволнованно спрашивая, что случилась, что со мной такое. Пробормотав что-то вполголоса я поднялся и пытаясь игнорировать боль по всему телу направился в "Некохантен". Там я принялся за работу, так, будто ничего и не произошло, игнорируя все исчезновения СяньПу из ресторана, в попытках соблазнить Ранму. Ничто больше не имело для меня никакого значения.

И затем пришло приглашение на свадьбу, для одного меня, доставленное Ранмой пока я был на рынке. Их свадьба должна была состояться через два дня. Молча и оцепенело я приготовился и исчез пораньше, чем СяньПу и КуЛон поднялись. Проходя мимо окономиячной Укё, я увидел ее через окно, плачущей за своей стойкой, с лицом, закрытым руками. Я вошел внутрь, и сел рядом с нею, утешая девушку, которую мне хотелось бы для этого хотя бы знать получше. Спустя некоторое время мы отправились в дом Тендо. Свадьба проходила там. Там было еще несколько малознакомых мне человек, помимо семьи Тендо, Укё, Рёги и Акари. Они проводили свадьбу в додзе, за неимением другого места. Ранма в смокинге, а Аканэ, прелестная в своем платье, стояли пред священником, произнося свои клятвы, когда стена додзе взорвалась осыпав всех обломками.

В проломе стояли КуЛон и СяньПу, с обоими Куно, и Хаппосаем. Могу догадаться, как они рекрутировали Куно, наверняка она пообещала ему Аканэ и его "богиню с косичкой", как только Ранма отправится с нею в Китай. Кодачи, полагаю, просто обманули, хотя возможно это было и отчаяние. КуЛон, как я узнал позднее, рекрутировала Хаппосая, дозволив ему провести несколько минут наедине с СяньПу, с соглашением что он будет вести сдержанно, в разумных пределах.. СяньПу согласилась перетерпеть это ради Ранмы, никогда в жизни она не пошла бы на это ради меня, что я тогда счел невероятным, но, полагаю, так оно и было.

Свадьба превратилась в бедлам. Приглашенные гости летали повсюду, КуЛон и Хаппосай метали ки-разряды и бомбы как безумные. Ранма, разъярившись, занялся КуЛон, в то время как Рёга принялся за Хаппосая. Генма и Соун, озверевшие от очередной испорченной свадьбы, принялись молотить Татеваки Куно, гоняя его по всему залу. Кодачи направлялась к Аканэ, но была перехвачена Укё. В воцарившемся хаосе, полагаю, все просто забыли о СяньПу. Ранма прыгнул к КуЛон, оставив Аканэ одну. Оцепенело я огляделся по сторонам. СяньПу стояла над лежащей на полу Аканэ, по бонбори в каждой руке, поднятые высоко над головой и ненависть, ненависть к той, что лежала пред нею, исказила ее лицо в отвратительнейшую маску, не виденную мною никогда прежде. Я видел, что никто не может ее остановить, но просто не мог заставить себя пошевелиться. Все было так, будто я вообще был не здесь, будто я смотрел на все это со стороны.

Неожиданно сбоку от нее появилась Акари, схватив руку СяньПу, не имея для этого ни силы и умения, ничего кроме храбрости и решимости помешать. Ударом ноги СяньПу разбила ее колено, и вопль ее ножом пронзил мое сердце.

Крик Акари заставил Рёгу развернуться с того места, где он сдерживал Хаппосая не давая ему и шагу ступить. Один удар со стороны мелкого старикашки, и он упал на землю. СяньПу, отвлеченная Акари, что ныне мешком лежала рядом с Аканэ, вновь подняла свои бонбори, готовясь насести удар, что прервет жизнь ее удачливой соперницы.

— НЕТ! — крикнула Акари сквозь боль и слезы, и с неимоверными усилиями закрыв собой все еще пребывающую без сознания Аканэ, — Только через мой труп!

— Отлично. — отозвалась СяньПу, — Ты тоже сдохнешь, тупая свинская девка.

И тогда я двинулся вперед, мой паралич слетел прочь, я двигался быстрее, чем когда бы то ни было, за всю свою жизнь. Я видел как Ранма отчаянно бьется с КуЛон, пытаясь пробиться к Аканэ, Видел как Хаппосай бросил все, гоняясь за женской половиной приглашенных гостей, как Соун и Генма молотили Куно, зажав его между собой. Как Укё заматывала Кодачи ее же собственной лентой. Никто не мог остановить ее, кроме меня, я должен был сделать то, что считал для себя наиболее ужасным из всего возможного. Я должен был поднять руку на ту, кого люблю больше всей свой жизни, ради двух других жизней, что должны были быть спасены. В этот момент я видел, чем она стала, во что ее превратила одержимость Ранмой, я ненавидел и не мог потерпеть того, что она делает, но все равно я не мог ненавидеть ее, ее саму, вне зависимости от того, что она делает.

Я врезался в нее сбоку, снося ее с ног, прочь от Аканэ и Акари. Мы покатились по полу, ее оружие било по мне, а сама она рычала от гнева. Я встал, с трудом уклоняясь от ударов, что разносили все, во что они попадали, в щепки, как, к примеру, стол, стоявший поблизости.

— ЧЕРТ БЫ ТЕБЯ ПОБРАЛ, МУСУ! — завопила она на нашем родном языке, — БУДЬ ТЫ ПРОКЛЯТ ЗА ЭТО ТЫСЯЧИ РАЗ! НЕТ МУЖЧИНЫ НА МОЕЙ ПАМЯТИ ПРЕЗРЕННЕЕ, ЧЕМ ТЫ!

Я не отвечал, но чувствовал, как слезы принялись катиться по моему лицу. Встав в боевую стойку, я вытащил из рукава вилы, наименее смертельное оружие из всего моего арсенала. Длинный, крепкий посох с зубьями крепкой стали.

Она обрушилась на меня, но двигалась будто во сне. Я видел неуклюжесть ее приемов, она позволила свой ненависти и ярости овладеть ею, уничтожив свое мастерство, уничтожив заодно и ту женщину, что я любил.

Посох пошел вверх, ударив с размаху по ее кисти, летящей в широком замахе. Закричав от боли, она уронила бонбори, но быстро восстановившись, бросила второй в ударе, что должен был разнести мою голову и отбросить мой труп в сторону. Я уклонился, и он разнес пол додзе , превратив в щепки гладкие отполированные поколениями доски. Вбив посох в ее руку, я заставил ее уронить и второй бонбори. Пинок послал его на противоположный конец зала, туда, где она не могла уже его подобрать. Убрав посох в рукав, я вновь встал в безоружной стойке.

— СяньПу, — мягко сказал я, — Не стоит заканчивать все таким образом.

Она прыгнула на меня, пальцы ее скрючились подобно когтям, не воин, простая девушка, поглощенная ненавистью и ревностью. Простейший удар в челюсть послал ее на пол, потерявшей сознание. Мне хотелось упасть следом и зарыдать, ужасаясь тому, что я только что сделал, но я не мог этого. Что, если КуЛон сумела повергнуть Ранму, пока я был занят СяньПу? Она, если ей подвернется такая возможность, убьет Аканэ без колебаний.

Я оглянулся, и понял, что беспокоиться было не о чем. Ранма, чья боевая аура окружала его подобно солнечной короне, заканчивал вбивать КуЛон в стену додзе бесконечным потоком ударов ног, сыпавшихся быстрее, чем мои глаза могли за ними уследить. Выбив ее посох, он сломал его об ее голову единым быстрым движением. КуЛон не двинулась с места, и Ранма ринулся к Аканэ.

— АКАНЭ! — завопил он, — ТЫ В ПОРЯДКЕ?

— Да, Ранма. — отвечала она. — Я в порядке, но Акари тяжело пострадала.

— Шампу… — зарычал Ранма, выпрямляясь. Он встал над нею, лежащей у моих ног, и похоже уже готов был плюнуть на все правила и честь, прикончив врага, валявшегося без сознания. Я тут же встал перед ним.

— Пожалуйста, Ранма, — умоляюще сказал я, зная, что он может повергнуть меня быстрее, чем я успею моргнуть, — Она не хотела…

— КАК ТЫ МОЖЕШЬ ЗАЩИЩАТЬ ЕЕ! — заорал он мне прямо в лицо, — ПОСЛЕ ВСЕГО ТОГО, ЧТО ОНА НАДЕЛАЛА, КАК ТЫ МОЖЕШЬ ЕЕ ЗАЩИЩАТЬ?!

— Я люблю ее. — тихо ответил я.

— КАК ВООБЩЕ МОЖНО ЛЮБИТЬ ЕЕ?! ОНА ЗДЕСЬ, ПРЯМО СЕЙЧАС, БЕЗ РАЗДУМИЙ ГОТОВА БЫЛА УБИТЬ ДВУХ ЧЕЛОВЕК! — рявкнул он. Он уставился на меня так, будто готов был ударить меня в любой момент.

— КуЛон забила ее голову этими идеями… это не та СяньПу, что я знаю. — сказал я.

— ШАМПУ, ЧТО ТЫ ЗНАЕШЬ, НЕТ! — проорал он,  — ЧЕРТ ПОДЕРИ, МУСС, ОНА НЕ ЗАСЛУЖИВАЕТ НИКАКОЙ ЛЮБВИ!

Я услышал всхлипывания у меня за спиной. СяньПу очнулась, и я знал, что она слышала все, все до последнего слова.

— Ранма… — сказала она, давясь слезами, — Мне так жаль…

— Прочь с глаз моих. — сказал Ранма, и отвращение явственно читалось в его голосе. — Не желаю тебя больше когда-либо видеть.

КуЛон нажала на точку позади его шеи, и он упал как подкошенный, завалившись вперед. Я поймал его, и его тело отбросило меня к ней, в свою очередь подержавшей меня. Я стряхнул ее с себя, продолжая держать его.

— Отдай его ей, МуСу, — сказала КуЛон, — Он муж СяньПу.

— Он муж той, кого он избрал, — сказал я, зная, что смерть моя уже рядом. — Забирай СяньПу и уходи. Отправляйся назад в Китай.

— Слабый, безмозглый мужчина, — сказала КуЛон, и голос ее дрожал от омерзения, — Ты посмел отнестись к приказу матриарха Амазонок как к детскому лепету?

— Убирайся отсюда, КуЛон, — раздался голос из-за моей спины. Хаппосай. — Ты обманула меня. Ты не сказала ничего об убийстве. Я не стану участвовать в нем.

— Так не участвуй ни в чем, — огрызнулась КуЛон, — Иди гоняйся за своими "шелковыми сокровищами", старый кретин.

— Куда подевалась та КуЛон, что я знал давным-давно? — тихо спросил он.

— Давно сдохла. И так оно и лучше. — огрызнулась она.

— Прочь из моего дома, — сказал Соун Тендо, и голос его дрожал от ужаса, но также и от решимости. Генма стоял рядом с ним, челюсть выпячена, глаза сужены. Ранма с трудом выпрямился, потирая затылок. Укё стояла неподалеку, с лопатой наперевес.

— Ты не сможешь справиться со всеми нами, КуЛон-чан, — сказал Хаппосай.  — Уходи, КуЛон. Уходи и не возвращайся. Мы не потерпим больше вреда от тебя.

— Не смей звать меня так, — прошипела КуЛон. СяньПу с трудом поднялась на ноги.

— Хиба-чан, — сказала она, — Мы проиграли. Надо уходить.

— И ты оставишь своего мужа здесь? Я что, ничему не научила тебя?

— Он не муж СяньПу. — сказала она. СяньПу развернулась ко мне. — МуСу… ты победил СяньПу… ты…

— Уходи СяньПу, — сказал я.  — Прочь отсюда.

КуЛон направилась к дыре, через которую они прошли. СяньПу последовала за своей прапрабабушкой, плечи ее опустились под гнетом поражения. Развернувшись, КуЛон вытянула свою скрюченную руку, ткнув в меня пальцем.

— МуСу из племени Амазонок,  — начала она. — Ты больше не принадлежишь племени. Ты не желанный гость в нашей деревне. У тебя нет соплеменников, у тебя нет семьи. У твоих родителей нет сына, у твоих братьев и сестер нет брата.

Я смотрел на нее, но не говорил ничего. Развернувшись, она исчезла в проломе, СяньПу следом за нею. Это был последний раз, когда я видел ее, вплоть до этого дня, когда она появилась у двери дома тех, что стали моей семьей.

И теперь я смотрю на нее, и вижу, что она не такая, какой я ее представлял. Я не представлял рваного шрама на ее лбу, шрама, который не могли скрыть волосы, все еще того же самого невероятного цвета, со всеми оттенками неба и моря в них. Я не представлял загнанного взора, крывшегося в ее глазах.

— МуСу, — тихо сказала она. — Ты… ты такой мужественный. — Диалект нашей деревни.

Мне хотелось сказать, как она прекрасна, заплакать, зарыдать от радости при виде ее. Но потом я вспомнил о людях, что были за моей спиной, о моих друзьях, самых дорогих людях для меня на всем свете. Двое из них едва не попрощались с жизнью из-за нее, еще двое едва не потеряли своих возлюбленных, и все мы едва не потеряли ребенка, что, как я теперь понимал, стоил всех тех моих усилий. Маленькая Ацко не была моей, но я, некоторым образом, был причастен к тому, что она все же появилась на свет.

— Думаю, тебе стоит уйти, — вместо этого сказал я. — Уйти назад к твоему племени и к КуЛон.

— Я… я не могу... — прошептала она, все еще на языке племени. Как давно в последний раз она вообще говорила на японском? Я — часто, помимо всех других языков, что я изучил. — Хиба-чан мертва. Я больше не член племени Амазонок.

— Я не член племени вот уже десять лет. — сказал я. Я осознал, что репетировал это разговор, наш разговор, когда мы встретимся вновь, в уме тысячи раз, но ни разу я не говорил с нею таким образом. Увидев ее такой, сломанной и потерянной, я осознал, что она не та богиня, что я возвел на пьедестал, что она тоже человек, как я и все остальные, со всеми тем недостатками и изъянами, что и образуют красоту. Я осознал, что Ранма был прав — той СяньПу что я знал, или думал, что знал, больше не было. Может ее не было никогда. Никогда и нигде, помимо моего собственного сердца.

— Это был переворот, — сказала она. — Старая гвардия совета и их сторонники были уничтожены. Тех, кто пошли на соглашение, изгнали, мне, как наследнику хиба-чан дали выбор, казнь или изгнание.

— Как давно это было?  — спросил я.

— Два года назад, — отвечала она. — Я услышала о ребенке Ранмы и Аканэ. Все это время я думала над…

— Мусс, кто там? — спросила сзади Касуми, — Тебя не было так долго…

Развернувшись, я увидал застывшую за своей спиной Касуми, лицо ее представляло собой сдержанную, ничего не выражающую маску.  — Прости, Касуми, через пару минут я вернусь,  — отозвался я. Выйдя за порог, я закрыл за спиной дверь.

— Я хотела сказать им, — продолжала СяньПу,  — Сказать, что мне жаль. Сказать, что то, что я сделала непростительно для воина чести. Но я не могла набраться в себе храбрости, до сегодняшнего дня. Я… все здесь.

Она сунула сверток мне в руки.  — Пожалуйста, отдай это Ранме и Аканэ. Я… я не могу показаться им на глаза. Я причинила им столько боли, всем вам… И с тобой я обошлась хуже всех. Я хотела оставить его на ступенях, но увидела тебя в окно, и…

— СяньПу… — тихо сказал я, — Я… я здесь только до послезавтра. Если хочешь, я дам тебе денег на номер в отеле, и…

— МуСу, МуСу… пробормотала она, и глаза ее принялись блестеть, — Как долго же ты считал, что это все из-за того, что ты был меня недостоин? По правде говоря, это я недостойна тебя. Как долго ты жил без любви, создав в уме облик девушки, что ты можешь любить, создав лишь из всего хорошего, что было во мне, и не обращая внимания на все плохое…?

— СяньПу, я люблю тебя, и всегда любил…

— Ты любил не меня, МуСу. Ты любил ту, кем, ты считал, я являюсь, — печально заметила она. — Хотелось бы мне быть той, которую ты любил, но я  — не она, и никогда уже ей не стану. Я принесла слишком много зла.

— Никогда не поздно попросить прощения. — умоляюще сказал я. — Я простил тебя. Ранма и остальные тоже простят тебя. Это была КуЛон, что заставила тебя…

— МуСу, когда ты наконец прекратишь винить других в том, что сделала я сама? Ты винил себя и Ранму за то, что я не любила тебя. Ты винишь хиба-чан за то, кем я стала. Но именно я позволила себе стать такой, она не принуждала меня.

— Но я же тебя простил. — беспомощно сказал я  — Ты можешь измениться.

СяньПу покачала головой. — Но я не могу простить себя. До тех пор пока этот день не настанет, я должна уйти. Может быть, однажды, мы еще встретимся.

— Я буду ждать тебя. — поклялся я, — Ждать столько, сколько потребуется.

— МуСу, — сказала она, — Я хочу, чтобы ты пообещал мне кое-что.

— Все что угодно. — торопливо сказал я. Сердце мое пело от радости. Я могу исполнить ее просьбу! Я могу сделать для нее что-то!

— Пообещай мне, что ты не станешь упускать шанс на твое собственное счастье лишь из-за призрачной как бы меня, что ты удерживаешь в себе. — сказала она. — Не лишай себя шанса полюбить кого-то еще.

— Я не полюблю никого, кроме тебя.

— Потому что я единственная стою этого, или потому что ты не допустишь этого? — спросила она. Я знал ответ на ее вопрос. Я знал его все эти годы. Но услышав его от нее, я ощутил больше свободы, чем за все эти десять долгих лет без нее. Лишь теперь, осознал я, я наконец стал свободен. Ее-призрака больше не было рядом, изгнанного появлением настоящей ей, изгнанного навсегда.

— Мне пора уходить, МуСу, — тихо сказала СяньПу.

— Куда? — спросил у нее я. — На что ты теперь живешь?

— В этом мире всегда есть место для тех, что может сражаться. — сказала она. — Оружие другое, непривычное, но я быстро учусь.

Я пытался придумать, что же мне сказать ей. Я думал дать ей денег, поддержать ее, но знал, что она откажется.

— Прощай, МуСу, — сказала она. Вытянув руки, она обняла меня за талию, прислонившись ко мне, в то время как и я сам обнял ее в ответ. Через что же ей пришлось пройти за эти десять лет? Что за печали, что за трагедии вставали у нее на пути? Возможно, однажды я об этом узнаю.

Она оттолкнула меня от себя. — Помни свое обещание. Заполучи все счастье в этом мире, что ты заслуживаешь.

И затем она исчезла, выбежав на улицу, длинные ее волосы вились за нею. Она вновь исчезла, скрылась из моей жизни, но в этот раз место былой печали, с которой я прожил все эти годы, заняла своего рода радость. Внутри дома меня ждали те, кого я звал своей семьею, во всех смыслах этого слова, кроме одного. Мои браться, мои сестры, их дети. Все они одаряли меня своей дружбой и любовью, все эти годы. Внутри свертка было извинение, сделанное СяньПу, я не знал, что именно. Прямо сейчас я чувствовал как несказанная ноша упала у меня с плеч.

Повернув ручку двери, я вошел внутрь, направившись во двор, где моя семья ожидала меня.

~~ КОНЕЦ ~~

Автор:
Алан Харнум
mailto://harnums@thekeep.org